Ох, французы! - [16]

Чок чок!

Табачок --

Ахтырский,

Богатырский,

Из рожка,

С соколка,

В натряску,

На закуску,

Красичок,

Каблучок,

Пучок,

Сморчок,

Лезь в горшок,

Ах, табачок!..

Степанида Кузьминишна, преодолев без большого насилия отвращение к неизволительному, отправила того же Феклистыча к соседу на двор, и он в одну конференцию заключил с дворничихой следующий свободный трактат:

1) Степанида Кузьминишна обязуется платить дворничихе по 50 коп. за всякий раз, что возьмет карету.

2) Дворничиха обязуется давать Степаниде Кузьминишне карету всякий раз, как она потребует.

3) Деньги платить всякий раз наперед и отдавать в руки.

4) Починку всякую делать Степаниде Кузьминишне на свой счет не отговариваясь.

5) Если карета сгорит в езде, или утонет, или развалится, то Степаниде Кузьминишне дворничиху защитить, чтоб ей не пострадать от барина.

6) Степанида Кузьминишна выдает для разных потребностей, чтоб пустить карету в ход, дворничихе денег вперед 2 рубля, кои после и зачтутся.

А как никогда трактатов не бывает без сепаратных и секретных артикулов, то и в этом прибавлен один такого содержания:

А дабы Степаниде Кузьминишне не быть без кареты, а дворничихе без пропитания, то они взаимно обещаются наблюдать свято и ненарушимо, дабы днем в вышеозначенной г-на Оплотова карете по городу не ездить, а ездить ночной порой, до вторых петухов.

Вот дело и с концом без ратификаций; Степанида Кузьминишна с каретой, а дворничиха с деньгами. Я знаю наперед, что многие мелочные и привязанные к формам и поседелые в истолковании смысла каждого слова дипломаты, профессоры логики и метафизики найдут упущения, ошибки и вредные быть могущие следствия в сем договоре. Но к чему придраться нельзя? Я и сам вижу, что много есть тут непредвиденного темного, необъясненного и ненужного, например: в 1-м артикуле сказано, что Степанида Кузьминишна платит по 50 коп. за всякий раз, что возьмет карету: могло бы случиться, что она, взяв карету, не рассудила бы ехать, и из сего должен выйти спор, чего б не случилось, если б сказано было "возьмет карету и поедет в ней" или "возьмет карету, хоть поедет, хоть не поедет в ней".

2-й арт. основан совершенно на взаимной доброй вере.

3-й арт. объяснен совершенно и основан на познании сердца человеческого так, что нет места ни спору, ни лишнему требованию, ни сомнению.

4-й арт. немного ветрено написан и мог бы родить тьму затруднений оттого, что не означены поименно и порознь все части, составляющие повозку под именем кареты, подверженной во всех частях равно повреждению.

5-й арт. с начала до конца вопреки здравому смыслу, чести и закону. Карета могла б сгореть и утонуть с сидящею в ней Степанидою Кузьминишною: тогда кто очистил бы статью сию? а оставшись в живых по истреблении кареты стихиями, как защищать изменницу, не боясь себя и ее соучастников? Лучше б написать: "В таком случае дворничиха получит от Степаниды Кузьминишны такое-то число денег, что откупится от следуемого наказания" или "Степанида Кузьминишна даст дворничихе убежище и приличное содержание по смерть или на такое-то время".

6-й арт. основан на предосторожности, хотя не в пользу Степаниды Кузьминишны, потому что при расчете дворничиха могла б и утаить эти два рубля.

Сепаратный артикул весь во вред дворничихи, и Степанида Кузьминишна могла бы всякий раз до свету держать карету, виня в ошибке времени петухов, сон или глухоту людей. Притом всем известно, что петухи в теплое время и в дурную погоду поют ранее обыкновенного, а для сохранения кареты, тайны измены и наблюдения времени можно бы написать тако: "А дабы Степанида Кузьминишна вовремя выезжала и возвращалась домой, то вышеупомянутой дворничихе быть завсегда при ней и советам ее следовать беспрекословно, согласуясь е обстоятельствами и с местным положением".

Вот теперь всякий и увидит, что нет вздорного дела, которое бы лучше не можно было сделать; но скорость, нетерпение и самолюбие суть большие препоны усовершенствования. Со всеми упущениями и погрешностями и неосторожностью трактат состоялся до конца и без спора: видно, в доброй час заключен.

Княжна, в первый раз как поехала в подкупной карете, выговаривала тетке с жаром, чувствуя всю гнусность подобного поступка. Но тетка отделалась словом: "А кто ж узнает?" -- После этого и говорить нечего, не только выговаривать.

Это слово "а кто ж узнает?" -- сын гордого ослепления точно так, как слово "живет" -- сын лени. От сего выходят недоделанная и дурная работа, а от "кто ж узнает" большая часть мерзостей в обществе, и дурные люди думают себя закрыть и оправдать одним "не я!", а там как выйдет дело их головы, рук, языка, то все прибегают к запирательству и к обвинению других, и к бесстыдству, кое до того простирается, что известные многие воры, плуты кричат: "На меня воры и плуты нападают". Но этих слушать не надобно, а, схватя за что попало, тащить к суду. Может быть, судья и хорошо посудит, узнать нельзя: правосудие ведь с закрытыми глазами; да жаль, что много портит ощупью!

Глава XXXIX.-- Кстати.

Разрушение кареты ставя важною эпохою в жизни Луки Андреича, я стану считать вперед от нее, точно так, как магометане считают от эгиры, или побега Магометова. Итак, в седьмой день посетя тетку, она нашла случай, будто к речи, завести разговор о каретах, выхваляя все, в коих ездил Лука Андреич, обратила внимание на себя, описывая затруднение сыскать в Москве и хорошую, и крепкую, и недорогую, и год с починкою карету; боялась, что ее обманут, да где ей ехать, да кто для ней поедет,-- и говорила бы до упаду, если б Лука Андреич не предложил ей избавить его от четвероместной кареты, в которой он раз только ездил и будто не мог терпеть за то, что на ней вердепомовый цвет, и что он ее отдает с уступкою за 250 рублей. Тетка без обиняков приняла щедрое предложение влюбленного в княжну и попросила подождать до Покрова денег, быв решительно намерена в душе никогда ему их не платить. Княжна бледнела и краснела за тетку. Но та будто не примечала и располагалась забирать по возможности и впредь. Она уж стоила рублей с триста жениху безделицами и плодами. Но в таких случаях угожденье есть первый предмет в любви. Лука Андреич тотчас прислал карету, и Степанида Кузьминишна так сей находке обрадовалась, что села в нее на дворе и обратила в присутственное место, разбирая просьбу мужиков на старосту, и кушая, будто отведывая, яблоки и коврижки вяземские, принесенные в кульке ей на поклон; наконец изволила выйти и устанавливала карету в сарай, забыв все случившиеся странные происшествия с Крисанфовной во время войны с крысами и собакою. Пришед в комнату, расцеловала княжну и не в силах даже была хвалить Луку Андреича, а только повторяла с мокрыми от радости глазами: "Вот человек! вот то-то человек! ну уж человек!" Княжна, быв сердита, сказала: "Я, право, не знаю, что он о вас подумает после этой кареты?" -- "И, друг мой! в мои лета не осудит: что на мне взыскать? я его люблю, как душу, и все приму. Вот он мне подарил, в чем ездить, а ты после свадьбы -- на чем: эти серые лошади показались мне бешены; помилуй Бог, что с тобою сделается!" Княжна, вышед из терпения, сказала, что еще не замужем. "Да если бы это и случилось, то какое право имею дарить лошадей? И если они для меня бешены, то для вас и еще опаснее". Затем она пошла к себе, а тетка вслед говорила: "Да меня хоть убьют, так ничего; мне и без того не долго на свете биться; а ты, плутовка, все выпросишь, только проси: в своей семье какой расчет!" Вот до чего набожная и целомудренная Степанида Кузьминишна забылась и говорила племяннице неприличное, а все оттого, что много ела коврижек, в которые много кладут гвоздики, корицы, инбирю; взяла даром карету -- захотела и цуг серых жеребцов... Трудно желание удовольствовать, и она тем была виновнее, что у всех просила, а у ней никто ничего; так к сему привыкла, что это сделалось второй ее натурой.