Огюст Ренуар - [2]

. Расстояние постепенно уменьшалось: мы уже могли различить под киверами напряженные лица немцев, а они, вероятно, видели наши под нахлобученными касками. Схватка длилась всего несколько секунд. Лошади, очевидно, не слишком горевшие желанием столкнуться, уклонялись от встречи, несмотря на удила и шпоры. Оба разъезда разминулись на бешеном аллюре, демонстрируя пасущимся в стороне овцам зрелище блистательного, но вполне безобидного кавалерийского маневра. Мы вернулись к своим чуть пристыженные, в то время как немцы возвратились к себе.

В обмен на рассказы о войне отец делился со мной воспоминаниями молодости. Взрослый мужчина, каким я себя мнил, открывал совершенно неизвестного ему Ренуара. Отец пользовался случаем, чтобы сблизиться с сыном.

В прошлом я неоднократно упрекал себя в том, что не опубликовал тотчас после смерти отца его высказываний. Теперь я об этом не жалею. Годы и личный опыт позволили мне лучше их осмыслить. Во всяком случае, в то время одна сторона его облика оставалась для меня скрытой — именно та, которая связана с его гением. Я восхищался его живописью, восхищался от всей души, но это было слепым восхищением. Я едва понимал, каково вообще искусство. Я видел только внешние проявления мира. Молодость материалистична. Ныне я знаю, что у великих людей нет другого назначения, как помогать нам быть выше внешних условностей, несколько облегчить нам груз материи, «избавить» от него, как сказали бы индусы.

Я предлагаю читателю это нагромождение воспоминаний и личных впечатлений в качестве частичного ответа на вопрос, который мне часто задают: «Что за человек был ваш отец?»

Мой отец сохранил самые теплые воспоминания о своем детстве, хотя его родители были бедны. Я убежден, что Ренуар ничего не приукрашивал и что он действительно провел счастливое детство. Он обожал все, что сохранилось от образа жизни французов XVIII столетия, отлично понимая, как хрупко это здание и с каким непостижимым азартом его соотечественники XIX века торопятся разбазарить доставшееся им наследие. Их поступки он воспринимал как последовательные шаги на пути к бездумному, но верному самоубийству (правда, медленному, потому что жертва оказалась крепко скроенной). Кровопускание 1914 года было, в его представлении, одним из последних деяний нашей национальной истории. Спектакль приближался к развязке за недостатком актеров. Войну он обвинял в том, что она производит отбор «навыворот», уничтожая «благородных» и оставляя в живых «ловкачей». «У первых мания жертвовать жизнью, не из-за патриотизма и даже не из-за отваги, а просто потому, что им претит быть обязанными жизнью какому-то неизвестному заместителю. В результате: историю творят ловкачи… и — бог мой — что это за история!» Разумеется, Ренуар никогда не считал благородство прирожденным. К этому вопросу я вернусь, когда буду рассказывать о его происхождении. Он болезненно переживал всякое уничтожение — будь то люди, животные, деревья или предметы. Он не прощал Наполеону приписываемых ему некоторыми историками слов, сказанных будто бы по поводу кровопролития под Эйлау: «Все это возместит одна ночь в Париже».

Пьер-Огюст Ренуар родился в Лиможе в 1841 году. Франсуа Ренуар, его дед, умерший там же в 1845 году, утверждал, что он дворянского происхождения; имя Ренуар ему якобы дал башмачник, который приютил его грудным младенцем. После падения Наполеона, в 1815 году, когда вернулся король, этот Франсуа даже ездил в Париж, чтобы обратиться в комиссию, назначенную для рассмотрения жалоб аристократов, разоренных революцией. Там его выпроводили ни с чем. Тогда он попытался пробраться к самому королю. Однако телохранители Людовика XVIII вежливо выставили его за дверь. В семье по-разному толковали эти рассказы. В Сент, у тестя и тещи моего деда Леонара, в эти притязания на дворянство верили, хотя сам дед не придавал им значения. Он бы заинтересовался ими, будь малейшая надежда получить обратно кусок доброй землицы, но те, к кому она попала, несомненно, держались за нее крепко и, по его убеждению, легко не отдали бы, а чтобы бороться с ними, нужны были деньги. Позднее, когда я уже появился на свет и мы ездили в Лувесьенн навестить деда, который жил с бабкой уединенно в маленьком домике, этот вопрос нет-нет и выплывал за семейным столом. Шарль Лере, муж моей тетки Лизы, дразнил отца, называя его маркизом.

Лиможский писатель Анри Югон в годовщину рождения Ренуара опубликовал в газете «La vie limousine» от 25 февраля 1935 года очень интересный очерк об отношениях художника с родным городом, хотя фактически они сводились к тому, что он в нем родился. Я воспроизвожу здесь некоторые сведения, почерпнутые из этой статьи, чтобы полнее осветить генеалогию моей семьи. Мсье Югон, который прекрасно знает историю города и департамента Лимож, произвел тщательное исследование. Вот его слова: «Перейдем сразу к предпоследней фазе моих поисков, то есть к бракосочетанию, состоявшемуся 24 фримера IV (1796) года и соединившему в Лиможе гражданина Франсуа Ренуара, совершеннолетнего… сапожника по профессии, проживающего в Лиможе, в районе Коломбье, в секции Эгалите, с гражданкой Анн Ренье, младшей законной дочерью покойного Жозефа Ренье, столяра… Первым свидетелем был друг, тремя остальными — родственники невесты».