Ограбление «Зеленого Орла» - [25]

Глава 10

Стоя в дверях, доктор Годден подождал, пока Элен выйдет из приемной, и знаком пригласил в кабинет худощавого юношу.

Молодой человек с прыщавым лицом поспешно вскочил с дивана, на котором сидел, и язвительно сказал:

— А Ральф опять опаздывает!

Войдя в кабинет, он снова сел на диван, растопырив ноги и сложив руки на коленях, и опять сказал:

— Ральф всегда опаздывает.

Доктор Годден, подавив в себе желание резко оборвать парня, закрыл дверь и, подойдя к своему креслу, сел.

— Это проблема Ральфа, — произнес он. — Возможно, когда-нибудь он с ней справится.

— Скоро все станут идеальными, — сказал юноша. Он, как обычно, старался придать своим словам сарказм, но ничего, кроме капризности, в его тоне не слышалось.

Его звали Роджер Сен-Клауд, ему было двадцать два года, он был освобожден от воинской повинности из-за болезни внутреннего уха. Единственный сын весьма состоятельных родителей — его отец владел контрольным пакетом акций крупного банка в Монеквуа, — он обладал классическим набором неврозов, маскируемых юношеской резкостью манер. Он ходил в теннисных туфлях без носков, грязных военного образца брюках, потрепанном свитере, чтобы привести в ярость родителей, что ему удавалось. Родители ловились на любой трюк, который выкидывал специально для них Роджер, и, кажется, входили во вкус этой борьбы. Все это делало работу доктора Годдена совершенно необходимой, но в то же время весьма трудной. Если бы он мог пригласить родителей для совместного лечения, это оказало бы хорошее воздействие и на состояние сына, но те, несомненно, никогда бы на это не согласились.

Но сейчас для его планов ему нужны были не родители, а сын. Из профессионального чувства долга (а в последнее время он начал испытывать некоторые угрызения совести) доктор Годден спросил:

— Пока мы ждем Ральфа, у тебя есть что обсудить со мной?

Роджер небрежно пожал плечами — это означало «да», означало, что он в полном замешательстве и сильнейшем волнении, в котором не хочет признаться даже себе.

— Снова видел сон, — сказал он.

— О драконе?

Дракон в прошлых снах символизировал мать.

— Нет, другой. Такого еще не было.

— О чем же?

— Я шел по нарезному стволу. Он напоминал туннель, понимаете? Но это был нарезной ствол, и я шел навстречу пулям... Обернувшись назад, я увидел в отверстии свет. Все было как наяву, я видел даже, как блестит металл. Было очень холодно. У выхода из ствола на меня смотрел глаз. Это был мой отец, и он сказал: «Ты никогда отсюда не выйдешь». Но отец был большой, он не мог втиснуться в ствол, не мог схватить меня. Его глаз продолжал смотреть на меня, и я закричал: «Уйди с дороги! Сейчас пистолет выстрелит и убьет тебя». Но он не поверил. Тут раздался грохот — как при взрыве, а не как при выстреле. Настоящий взрыв. Я увидел, что пуля летит на меня. Как поезд в туннеле. Пуля заполняла собой весь ствол, пройти мимо она не могла. Передняя часть пули была расплющена. Я побежал, но медленно, как бегут при замедленной съемке в кино. Но пуля тоже летела медленно, она была почти у меня за спиной. А с другого конца ствола на меня продолжал смотреть глаз отца, преграждая мне путь. Я стал кричать, просить пощадить меня, однако глаз не двигался с места.

Из голоса Роджера по мере того, как он рассказывал, исчезали истерические нотки, а лицо становилось спокойным; сейчас можно было видеть, каким бы он был, если бы обстоятельства его жизни сложились иначе. Но когда он закончил, лицо приняло обычное брезгливое выражение, а голос снова стал капризным.

Небрежно пожав плечами, он сказал:

— И тут я проснулся.

— Этот сон не так уж трудно объяснить, — сказал доктор Годден.

— Конечно. Я боюсь, что меня поймают и убьют.

— Кроме того, ты боишься, что, если тебя поймают, твой поступок убьет твоего отца.

Роджер пожал плечами.

Дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился Ральф. Высокий, грузный малый тридцати двух лет казался рыхлым и слабым, но это было совершенно ложное впечатление. Под внешней неуклюжестью скрывалась немалая сила; манера сутулиться и волочить ноги мешала разглядеть сильное и ловкое тело, в любую минуту готовое развернуться во всю мощь.

— Я бежал, — сказал Ральф и с ходу тяжело плюхнулся на диван рядом с Роджером.

— Ты всегда бежишь, — тут же отозвался насмешливо Роджер.

Ральф никогда не обижался на замечания. Чего обижаться, если он вполне заслуживает упрека? Ральф искренне считал себя глупым, а глупость наказуема. Поэтому любые его достоинства, такие, как сила или приятное выражение лица, в счет не идут, они ничто по сравнению с его непроходимой, преступной глупостью. Доктор Годден знал, что обратиться к нему Ральфа заставила его девушка, поставившая его лечение условием их дальнейших отношений, но причину такого странного состояния ума своего пациента он пока не нашел. Наверное, ее надо было искать в детских годах Ральфа: как только речь заходила о его детстве, оказывалось, что Ральф ничего не помнит, и доктор Годден был уверен, что его догадка верна. В ответ на замечание Роджера Ральф робко улыбнулся, сказав только:

— Я всегда опаздываю.

Глядя на двух своих помощников, доктор Годден почувствовал черную зависть к человеку, которого Элен называла Паркер. Паркер, замышляя ограбление, рассчитывал на профессионалов, надежных людей, зарабатывающих таким способом себе на жизнь. Доктор Годден и сам предпочел бы иметь дело с профессионалами. Из рассказа Элен он понял, что эти люди ведут себя честно по отношению друг к другу и при нормальных обстоятельствах делят добычу поровну. Видимо, воровской кодекс чести действительно существует.