Огонь в темной ночи - [21]

— А, это ты! Проходи, садись! — воскликнула Мариана и взглянула на мать, словно прося у нее поддержки. Жулио едва не задел женщину, протискиваясь в столовую. Мариана беспомощно огляделась по сторонам и, чтобы преодолеть смущение, спросила: — Хочешь дыни?

Тут Жулио заметил сидящего за столом человека; за воротник у него была заправлена салфетка, и он блаженно улыбался.

— Это мой отец.

Так, значит, вот он какой, этот доктор Мануэл Падуа с таблички на двери! «Мой отец окончил юридический факультет, но так и не смог подняться выше мелкого служащего в отделе». Хозяин отрезал кусок ды_ни и с видом заговорщика посмотрел на приятеля дочери, словно их обоих сближало участие в каком-то увлекательном и запретном деле.

Женщина в очках упорно продолжала стоять в дверях.

— Моя мать… Это моя мать, Жулио. А это, папа, мой коллега, о котором я уже вам рассказывала.

Доктор Падуа энергично тряхнул головой. Скулы у него были лиловатого оттенка, нос толстый, изрытый оспой. Он настойчиво угощал гостя дыней, придвигая к нему блюдо. Жулио разглядывал его бесцветные глаза и карикатурный пиджак, застегнутый на все пуговицы до самого подбородка, чтобы не было заметно отсутствия рубашки. Плотные занавеси почти не пропускали дневного света, и в комнате царил полумрак. На этом фоне Мариана показалась ему еще некрасивей, чем обычно. Жулио чувствовал себя здесь лишним. Он уже раскаивался, что пришел.

— Мама, если вы позволите, я пойду с коллегой на лекцию.

Она ожидала ответа с таким мучительным нетерпением, что Жулио тут же проникся к ней сочувствием. Покорные глаза старика тоже, казалось, умоляли. Женщина что-то проворчала себе под нос и скрылась в кухне. Пытаясь рассеять неприятное впечатление, доктор Падуа жалко улыбнулся и сказал:

— Съешьте еще кусочек. Она вкусная. — И повернулся к дочери: — Так ты уходишь?

Мариана с полными слез глазами надевала жакет.

— Всего хорошего.

Жулио пожал руку доктору Падуа, неизменная и нелепая улыбка которого его раздражала. Он еще успел заметить, как тот положил ногу на ногу, помогая себе обеими руками. Дверь кухни неожиданно отворилась, и старик, поспешно схватив газету, спрятался за нее.

Очутившись на улице, Жулио быстро пошел широким шагом, не оглядываясь на Мариану, словно ее общество все еще напоминало о тягостных моментах этого визита.

— Жулио… — проговорила девушка, беря его под руку. И он увидел в ее влажных глазах такое же умоляющее выражение, как у доктора Падуа.

— Что?

— Не молчи, скажи что-нибудь, пожалуйста! Тебя у нас кто-то обидел?

— С чего ты взяла?

— Извини за то, что произошло. — И Мариана отвернулась. Жулио продолжал молчать, и тогда она повторила: — Скажи что-нибудь. Или, если хочешь, я уйду.

Она плакала беззвучно, ловя губами падающие слезы. Жулио с силой стиснул ее руку; в это мгновение ему хотелось выразить ей все свое сочувствие. Мариана поняла, что с ним творится, и улыбнулась, сморщив блестящий носик.

— Как тебе понравился мой отец?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я его очень люблю.

— Будь я на твоем месте, я бы, наверное, тоже его любил… — И прежде чем Мариана подняла на него глаза, чтобы разгадать смысл этих слов, он предложил: — Пошли на реку?

— Пошли.

Схватив Мариану за руку, он побежал вместе с ней по крутому откосу.

От осенних дождей река вздулась и затопила пересохшее русло, где в разгар лета лишь в некоторых местах оставались неглубокие лужицы; катя свои волны, она увлекала за собой деревянный остов постройки, служившей во время летней жары баром на берегу. Лишь один песчаный островок, наполовину погруженный в воду, еще оставался на поверхности, и на нем приютился цыганский табор. Влажный бриз надувал парусину, вздымая вихри песка с окружающих палатки дюн, что придавало месту еще более дикий вид.

Мариана любила приходить сюда под вечер с отцом, в час, когда отсветы костра, на котором цыгане готовили ужин, сливались с печальным закатом, отражавшимся в медленных водах реки. В эти минуты, сидя с Жулио на скамейке у мола, она вновь воскрешала в памяти эти вечера — и вспоминала так, словно Жулио тоже неизменно принимал в них участие.

— На меня так хорошо действует покой этих мест. И свежесть ветра. Мы с отцом часто здесь бываем. Мы приходим сюда, на берег, посмотреть на цыган.

Предвещая сумерки, свет уходящего дня разливался с запада по направлению к излучине реки, заполняя просветы между облаками; наконец последний луч его, точно в агонии, замер на верхушках деревьев. Лицо Марианы приняло тот же фиолетовый оттенок, что и наступающий вечер.

— Есть что-то удивительно притягательное в цыганах. Они для нас воплощение мятежа.

— И нищеты, отсталости, — добавил Жулио. — Мы всегда романтизируем несчастье, чтобы оно не мешало нам спокойно переваривать пищу.

Мариана раздраженно перебила его:

— Собственно говоря, кем ты себя считаешь? Пророком?..

— В таком случае мне не хватает бороды. Даже самому осовремененному пророку пришлось бы придерживаться определенных традиций… С бритым лицом он ни на кого бы не произвел впечатления.

Она сцепила руки под коленом и откинулась на спинку скамьи.

— Расскажи мне еще что-нибудь о себе, прошу тебя!