Огонь в темной ночи - [20]

— Но, дружище, то же самое нужно от нас и стране, — заметил Жулио, с неприязнью косясь на соседа-певца. — Ты подумай, что бы произошло, если бы бакалавры до такой степени обнаглели, что осмелились задавать вопросы о том, с чем они встретились или могут встретиться в практической жизни? Боже упаси, ведь это вызовет волнения, беспорядки. Новоиспеченному докторишке предстоит сыграть важную роль, в сохранении вековых привилегий. Надо, чтобы он по-прежнему оставался покорным и вполне удовлетворенным своим невежеством. Ты заметил, какая незыблемая иерархия царит в наших университетских центрах? У нас в Коимбре ты или доктор, пусть даже ты трижды осел и невежда, не умеющий связать двух слов, а уж тем более правильно выразить свои мысли, или ничтожество. Ведь если ты, заглянув в кафе, услышишь, что кто-то, получивший всего-навсего начальное образование или проучившийся два-три года в лицее, говорит дельные вещи и язык у него к тому же хорошо подвешен, у тебя же глаза на лоб полезут от изумления. Хочешь не хочешь, но ты будешь поражен. Тебе покажется невероятным, что человек может складно говорить, не имея диплома в кармане. А мы еще возмущаемся провинциальной аристократией, крупными латифундистами, которые разделяют мир на господ и на рабочую скотинку, словно о людях можно судить в зависимости от того, какое поместье досталось им в наследство. Здесь, в Коимбре, происходит то же самое. Наша позиция все та же — исконно португальская.

Жулио, нахмурившись, замолчал. Но Абилио хотелось, чтобы он продолжал, ему хотелось продлить этот разговор.

— Вы уже много путешествовали? — спросил он, ища нового предлога для восхищения.

— Это все в прошлом. О путешествиях я уже забыл. Теперь я студент, как другие… Мой отец решил, что не худо бы облагородить свои деньги моим дипломом врача. Я выполняю сыновний долг…

Студент-певец надрывал глотку:

— Не хочу твоего я коня,

Ничего от тебя мне не надо.

— Как относятся к Сеабре в его городе?

При столь неожиданном вопросе Абилио вспыхнул до корней волос.

— Мы с ним просто вместе учились в лицее. Там его немного побаивались. Считали опасным человеком.

— Это Сеабра-то опасный? А ты сам что о нем думаешь? — спросил Жулио почти с неприязнью.

Абилио не ответил, он не знал, что сказать, и только пожал плечами. Ему казалось, что Сеабра с угрожающим видом стоит перед ним. Жулио больше не возвращался к этому разговору; закрыв глаза, он откинулся на спинку стула. Воздух был теплый, в ноздри ударял густой, будоражащий запах сигарет и кофе. Обстановка была такой необычной для Абилио, что ему чудилось в ней нечто нереальное.

— Тебе не приходило в голову, что не стоит растрачивать нашу юность на… все это?

Еще одна фраза, рассчитанная на эффект. Жулио сжал пальцы в кулак, ему захотелось отделаться от первокурсника. Но Абилио ухватился за его слова. Впервые Жулио видел, как он спорит, охваченный страстным волнением:

— Для меня стоит! Я приехал сюда, чтобы завоевать право на жизнь, достойную человека. Я сирота, Сеабра, наверное, вам обо мне рассказывал? У меня было детство, не оставляющее приятных воспоминаний. И приехал я сюда из милости, оказанной мне теткой.

Жулио растерялся от неожиданности и, смутившись, поспешил исправить положение:

— Я не совсем это имел в виду. Но я понимаю тебя… — Он откашлялся, но в горле продолжало першить. Голос его звучал хрипло, слова доносились будто издалека. — Знаешь, беда в том, что в университете мы приучаемся смотреть в будущее с чрезмерной уверенностью. Так, словно за него не надо бороться. Ты меня понимаешь? Я неясно излагаю свою мысль. Ложная уверенность — это награда за нашу покорность интересам меньшинства, которому только и нужно, чтобы мы увековечивали его привилегии. Нам не оставляют никакой возможности проявить инициативу, если мы вдруг вздумаем идти своим путем или в непредвиденных обстоятельствах. Ведь в жизни случаются неожиданности.

— А так ли уж необходимы неожиданности?

Жулио удивленно взглянул на него. Вопрос этого зеленого юнца ущемил его самолюбие и еще сильней дал почувствовать, насколько ему стало невыносимо собственное красноречие.

— Пошли?

Они встали. Сынишка владельца бара въехал в зал на трехколесном велосипеде, он прокатился между столиками, какой-то студент потрепал его светлые волосы. Мать бросилась вслед за ним, но тут же застеснялась, почувствовав себя лишней в зале. Карапуз воспользовался ее замешательством, чтобы избежать трепки.

Когда Абилио подошел к выходу, его восторженное настроение уже рассеялось.

VI

Дом был построен углом, и каждый его фасад выходил своими окошками с полусгнившими рамами на улицу. Много бурь пронеслось над ним, но он все еще стойко сопротивлялся. Почти сливающаяся с пятнами сырости на стене табличка указывала, что здесь живет ДОКТОР МАНУЭЛ ПАДУА, АДВОКАТ. Жулио постучал в дверь, от удара кулака она сама отворилась, открыв ему доступ в коридор. Из кухни доносилось громыхание посуды и запах еды. Он снова постучал, но никто, казалось, и не заметил прихода постороннего. Заинтригованный, Жулио заглянул в соседнюю комнату, где была натянута проволока, на которой висело мокрое белье. В воздухе чувствовался запах плесени. Недолго думая, Жулио достал из кармана губную гармонику и попытался воспроизвести мелодию, что играл утром на пианино. Из столовой вышел худощавый юноша в пальто. Выражение лица у него было болезненное. Держась руками за грудь, он прошел мимо Жулио и поднялся по лестнице на второй этаж. Присутствие незнакомца, очевидно, его не интересовало. Наконец появилась Мариана, а вслед за ней — женщина в очках, коренастая, с кислой миной.