Огонь в его глазах - [29]

- Извините, - сказала она, вернувшись на диван с чашкой кофе. - Я просто немного устала.

- Я понимаю, - с неожиданно мягкой улыбкой ответил Ситте. - Еще буквально пара вопросов - и все. Сколько вы живете в мирах?

- Я здесь два года.

- А ваша подруга?

- Я... точно не знаю. Катра не очень близкая подруга, она просто пару раз приходила на лекции. Она тут тоже рядом живет, тоже ходит в это кафе, поэтому мы стали иногда обедать вместе. Но мне кажется, она давно здесь. Она гораздо больше знает о мирах, чем я, и точно ходит во второй. Не знаю, может, и дальше.

- Спасибо, Анжелика, это все.

Лей поднялся, сунул коммуникатор в карман и пошел к выходу. Анжелика поднялась, чтобы проводить его, но тут он обернулся и с любопытством посмотрел на нее:

- А почему вы считаете, что существование любви под вопросом?

Анжелика замерла. Этот вопрос прозвучал крайне неожиданно, и она даже немного смутилась. Но потом подняла подбородок:

- Это своего рода аксиома для меня. Не представляю, как это можно доказать или опровергнуть.

Она гордилась тем, как спокойно и отстраненно произнесла эту фразу, но недолго, потому что сразу затем Лею удалось смутить ее до красноты щек.

- Вам, Анжелика, не стоило бы бросать подобных фраз в лицо мужчинам, - ответил он. - Если, конечно, вы не хотите бросить вызов.

Каль. Миры Ксеара. Первый мир, редакция газеты «Политика сегодня».

Каль Ягиль сузил глаза и раздул ноздри, читая сообщение из СБ. Это был краткий, как выстрел, приказ немедленно явиться к Яльсикару на допрос по уголовному делу. Без указания, в качестве кого – свидетеля или обвиняемого. Его почти затрясло от злости.

Он ждал этого, но все равно впал почти в бешенство: неужели теперь так будет после каждой статьи? Неужели Ксеар санкционировал новый способ работы с прессой, который заключается в том, чтобы запугивать журналистов каждый раз, когда они пишут что-то «неправильное»?

Каль опустил локти на стол, вцепился пальцами в волосы, заставляя себя быстро думать. У него было мало времени. Яльсикар или его офицеры могли появиться в любую секунду и арестовать его – он должен успеть понять, как с ним говорить.

Сказать, что последняя его встреча с главой СБ оказалось неприятной, было бы явным преуменьшением. Бьякка давил, как бронетранспортер, и, как не неприятно было об этом вспоминать, добился цели. Где-то под ложечкой и еще внутри, возле желудка, поселился страх. Комковатый, колючий, острый – застрял и не вылезал. Миры – это же вся жизнь. Что там, наяву, у него осталось? Обычные люди, не имеющие понятия о своих возможностях, не умеющие их реализовать? Друзья, с которыми ничего общего? Адов мир, где жизнь до нелепости коротка и к тому же полна боли и неудобств? Несовершенное, неудобное тело…

Здесь, в мирах Ксеара, он сам себя сделал – во всех смыслах. Десятилетиями Каль, как и многие другие, постепенно рос и развивался, научился ходить во второй, третий, четвертый мир – он был уверен, что со временем дойдет до седьмого, станет равным повелителям, сам станет повелителем… если только его не вышвырнут раньше. Просто ему нужно еще немного времени, может, пара-тройка десятков лет. Ему сто три года, вместе с реальным возрастом – больше ста двадцати. Стоила ли вся эта жизнь и та, что еще может быть прожита – сто, двести лет – того, чтобы быть выкинутым из-за любви к правде, юношеского стремления бороться за мир во всем мире и равные права?

Иногда Каль ловил себя на щемящей ностальгии. Последние пятьдесят лет его жизни сложены на алтарь его любви к печатному слову, но до этого ровно полвека он служил в прямом подчинении Яльсикара Бьякки и считался неплохим агентом Службы безопасности. Ровно пятьдесят лет назад у них состоялся другой длинный разговор с самым властным и упрямым из всех повелителей – тот уговаривал его остаться. Словно предчувствовал, что Каль станет головной болью.

Тогда его жизнь и, правда, резко поменялась – даже внешность стала другой. Каль позволил себе увеличить рост до максимального – два пятьдесят, вернуть более натуральный и более яркий цвет волос – холодно-коричневый, затемнил серые глаза. «Ты словно стал другой личностью», - сказала ему через год одна из коллег, и он усмехнулся в ответ, подумав про себя, что слово «другой» тут лишнее.

В СБ он был одним из подручных Яльсикара, контролировавшего все и вся. Став журналистом – превратился в человека со своим почерком, взглядом - влиянием, наконец. Набив за несколько лет руку на «проходных» материалах, Каль постепенно сосредоточился на политических расследованиях и нажил репутацию профессионального, упрямого и несговорчивого парня, который почти всегда попадал в яблочко и каждой статьей создавал мощный резонанс, зачастую заставляя оправдываться сильных мира сего. Или, как минимум, объяснять свои поступки.

Впрочем, последний раз Яльсикар не за такое расследование возил его мордой по столу - поводом повелитель мудро избрал некрасивый материал младшей корреспондентки, под которой Ягиль необдуманно поставил свою подпись как редактор. Его вина была – от желания выделиться молоденькая журналистка ударилась в полоскание грязного белья Зарайи Суйа, это надо было пресечь. Но обязанности редактора в тот раз «догнали» в такой неподходящий момент, что он поторопился, прочитал только первые три абзаца, и в результате на публику вышли некрасивые подробности, хоть и интересные многим читателям, но оскорбительные и не имеющие никакого отношения ни к политике, ни к объективному взгляду на историю. А тон статьи, в том числе из-за непрофессионализма автора, вышел неуместным, пакостным, делающим историю совсем уж очевидно противной. И, что самое страшное – противозаконной.