Огонь под пеплом - [27]

Сара почувствовала, как самец во второй раз излился в нее, одновременно он ласково покусывал ее шею, чуть прихватывая кожу, как делают во время соития львы, чтобы усмирить подругу. Она была возмущена тем, что ее изнасиловали чуть ли не на глазах у отца, хотя и незримо для того. И потом, ей было больно. Не хватит ли с нее страданий и унижений, и не все ли с ней проделали, что требовалось для выполнения ее задачи? Она взглянула на того, кто должен был ее оплодотворить (ей и в голову бы не пришло назвать его любовником), и ей почудилось, будто он побледнел после своих подвигов, как если бы пытка для палача была не менее мучительна, чем для жертвы. Он явно обесцвечивался, и очень быстро, как светлеет перевернутый графин, из которого льется в раковину вино. Он вышел из ее тела (это было его последним ощутимым движением) и исчез, потому что луч, перемещавшийся вслед за восходящим солнцем, только что покинул камень. Внутри кристалла не осталось ни единой красной блестки. Резко похолодало, стужа была невыносимой, и Сара потеряла сознание; при этом ей представилось, что на нее обрушился подтаявший снег, или она тонет в озере, лед на котором треснул у нее под ногами.

Когда Сара пришла в себя, оказалось, что она выбралась из алмаза не менее загадочным образом и так же легко, как вошла в него. Она лежала на земле, вернее, на полу между столом и сейфом. Ноги ее были раскинуты в стороны, и довольно сильная боль в точке соединения подтверждала смутные пока воспоминания, доказывала, что девушку не обмануло сновидение. Другое доказательство: низ живота и бедро были слегка испачканы кровью. Память включилась окончательно, и теперь Сара была уверена, что все это ей не приснилось.

Сара полежала немного, стараясь побороть слабость и отдыхая от пережитого, потом встала, подобрала алмаз, в котором так натерпелась, и, не разглядывая его (ведь все могло повториться…), завернула в бумажку, из которой раньше вынула. Вместе с другими лежавшими на столе камнями он оказался в мешочке, а тот вернулся на свое место в ящике сейфа, и Сара старательно заперла стальной шкаф, спутав буквы шифра. Потом закрыла ставни и, убедившись, что комната в полном порядке, вышла. На площадке она оделась (ей всего-то пришлось накинуть платье и сунуть ноги в туфельки без задников). Спускаясь по лестнице, она почувствовала, что наполнилась странной, чудесной тяжестью. Она не стала мыться, сразу легла в постель и проспала до обеда.

Назавтра, еще много раз потом, выждав более или менее продолжительное время, господин Моз возвращался к большому алмазу. Как он ни крутил его, под каким углом ни поворачивал и под какой свет ни помещал, камень ни разу не засветился тем несравненным голубым сиянием, которое торговец уподобил лучам Полярной звезды; он не находил в нем обещанной ледяной чистоты, за которую согласился заплатить непомерную цену, рассчитывая перепродать камень еще дороже. Слепо веря обещаниям собрата, он не полагался на собственные глаза, но заподозрил, что потерял рассудок или навлек на себя проклятие, когда различил в центре камня некую точку, — она до такой степени отличалась от окружающей материи, что, лишь покривив душой, можно было не признать самого страшного: изъяна в камне. С тех пор при каждом новом осмотре он отыскивал глазами порочную точку, почти безошибочно попадая на нее с первого взгляда. В строгом смысле слова это не было точкой, скорее маленькое красное пятнышко, какое остается от лопнувшего под кожей сосуда, или проблеск от уголька, вспыхнувшего на мгновение в золе умирающего очага. Но самым странным и умопомрачительным (слово в точности соответствовало душевному состоянию господина Моза, который постоянно ощущал угрозу безумия и безмолвно молил дочь любить его так сильно, чтобы уберечь от этого) было то, что пятнышко росло с каждой неделей, за месяц оно (казалось) стало гораздо ярче, одновременно уплотняясь и увеличиваясь в размерах. Сара наблюдала за камнем, она не могла этого не заметить. Хорошо бы услышать ее мнение. Почему же она не желала его высказать и почему всякий раз, как он расспрашивал ее о камне, она вместо ответа отводила глаза, а если он настаивал, вставала (даже посреди обеда) и выходила из комнаты? Почему она упорно отказывалась присоединиться к отцу, вместе с ним рассмотреть провинившийся алмаз, почему даже в комнату, где стоял сейф, больше не заходила?

Однажды, после бесплодных попыток хоть слово вытянуть из дочери, господин Моз (он был из тех, кто испытывает настоятельную потребность делать выводы) в заключение своей речи произнес:

— Старый Бенаим посмеялся над нами, но я отплачу ему той же монетой. Хочет он того или нет, я заставлю его забрать назад этот заколдованный камень.

Тогда Сара, словно по волшебству, вновь обрела дар речи. Она умоляла не нарушать сделку, потребовать скидки с условленной цены, только бы сохранить алмаз, к которому она привязалась (сбивчиво объясняла она) «больше всего на свете после отца» с того самого утра, когда ей выпало счастье в первый раз предстать перед ним. Она так упрашивала и уговаривала, что господин Моз, любивший покой больше, чем деньги, ничего не поняв, согласился на все ее просьбы. Больше того: он подарил ей этот камень, предложив сделать из него кольцо. Работу под видом срочного заказа поручили лучшему ювелиру, и он поспешил ее выполнить. Через два дня Сара получила кольцо и больше не снимала его с пальца. Уединившись, она доставала из кармана лупу и смотрела, как растет яркая красная точка в утробе того, что она называла своим брачным камнем; точно так же, знала и чувствовала она, росло в ее животе маленькое существо, зачатое девственницей от красного мужчины-льва, вышедшего из солнечного луча, и вскоре ему предстояло родиться ради славы с незапамятных времен гонимого племени.