Огонь под пеплом - [26]

Он пошевелился совсем рядом, невольно привлекая к себе внимание (что толку притворяться безразличной?), и Сара вновь стала смотреть прямо перед собой. И тогда она увидела, что красный человечек переменил позу, в которой явился перед ней вначале, перестал изображать из себя андреевский крест. Он уронил руки вдоль тела; его рот и глаза, прежде лишенные всякого выражения, теперь стали наглыми и невероятно веселыми (южная, средиземноморская, греческая или, скорее, этрусская веселость, подумала девушка, опасаясь, что весь этот юг ничего хорошего ей не сулит). Слегка подпрыгнув на месте, отчего его грива распласталась по тому, что можно было считать потолком прозрачной камеры, он упругим движением соединил ноги, стукнув об пол босыми пятками, и одним махом настиг Сару Моз. Она была настороже и успела отскочить во время его прыжка; проскользнув у него под рукой, она забилась в дальний угол. Он развернулся. Там, где оба они находились, было слишком тесно, ему не пришлось долго гоняться за Сарой.

Она яростно отбивалась, но красного человечка, казалось, это только забавляло. Он улыбался, рот его' растягивался все шире, глаза блестели все сильнее, грива разгоралась все ярче. «Плясун!» — подумала она, пытаясь выскользнуть из его объятий. Справившись с девушкой, он уложил ее на наклонную грань, скошенную под углом в сорок пять градусов, и навис над ней на вытянутых руках, не касаясь ее своим телом, а только крепко сжав ей запястья и не давая пошевелиться.

И тогда он заговорил странным глухим голосом, его шепот словно доносился издалека, поднимался из глубин, как будто он боялся, повысив голос, пробудить эхо, которым бесконечно станут перебрасываться стенки многогранника. Он сказал, что она вошла в большой камень для того лишь, чтобы слиться с ним, потому что от девственницы из племени пророков и вышедшего из солнечного луча человека с львиной гривой, красного, как породивший его огонь, вскоре произойдет великого ума отпрыск, благодаря которому гонимое племя озарит мир светом мудрости и возвысится над всеми прочими. Услышав это, она перестала сопротивляться. Благая весть о предназначенной ей славной роли наполнила ее тихим ликованием. Она вспомнила, что в тайниках ее сердца всегда жила уверенность в исключительности уготованной ей судьбы. Вот, значит, что ее ожидало. И речи не могло быть об отказе (если допустить, что она могла, голая как была и стиснутая мощными руками, отклонить или принять предложение); она закрыла глаза, лучше, чем словами, выразив согласие. Красный человек, не ослабляя сдавивших ее запястья тисков, согнул руки и приблизился к ней; он лег на нее, тихонько раздвинул ей ноги и овладел ею. «Число „пи“ острое и делает больно», — подумала она, и еще подумала, что теперь она раскинулась крестом, в той же позе, или похожей на ту, в какой он впервые предстал перед ней. Она без жалоб вытерпела боль, и ее тело отозвалось на его довольно грубый натиск.

За пределами камня раздался шум, и Сара открыла глаза. Она совершенно забыла о внешнем мире, ей стоило труда вспомнить, что существует иное пространство, кроме крошечной прозрачной камеры правильной формы, куда ее заключили вместе с маленьким огненным существом и где, подвергаясь истязаниям, она не могла, несмотря на режущую боль, с уверенностью сказать, на самом ли деле это происходит или всего лишь страшный сон. Шум продолжался; догадавшись, что стучат в дверь, она пожалела, что не заперлась на задвижку. Дверь мягко повернулась на петлях, и Сара увидела, как в тени, не пересекая солнечный луч, движется что-то огромное. Это вошедший в комнату с сейфом господин Моз приблизился к столу; склонившись над пронизанным светом алмазом, он не то что удивился, а просто остолбенел, заметив ярко-красный блеск драгоценного камня, несравненное пурпурное мерцание, которое могло исходить, судя по лежавшей рядом обертке, лишь от большого и очень дорогого алмаза — хотя по словам старого Бенаима он должен был излучать самый чистый и холодный лазурный свет, какой когда-либо ласкал взгляд самого придирчивого торговца. Проверяя, не обманывает ли его зрение (чему он был бы рад), господин Моз взял лупу и еще ниже склонился над алмазом, из суеверного страха не решаясь к нему прикоснуться.

— Странный камень, — произнес он. — Бенаим смотрел его под лампой и уверял, что никогда не видел подобного голубого оттенка; я не сомневаюсь в его словах. Каким же образом на солнце он может становиться красным? И где моя дочь? Хотел бы я знать ее мнение.

Его наверняка поразило и даже испугало бы сообщение о том, что его дочь, которой он видеть не мог, хотя она-то его видела, находилась прямо под его взглядом, внутри алмаза, где ее истязал этот грубиян, набросившийся на нее словно дикий зверь. Над гривой самца она видела отцовское лицо, оно казалось ей огромной горой, видела его пушистые волосы и бороду, облаками окружавшие эту гору, видела большой выпуклый глаз, который приник к лупе, тревожно вглядываясь в кристалл, где ее беспощадно насиловали. Потом видение исчезло, потому что господин Моз положил лупу и отошел от стола. Случайно (а может быть, и нет) он вспомнил брошенные на пол у входа в комнату туфельки и домашнее платье Сары. Это воспоминание навело его на мысль о наготе дочери, и он, постеснявшись остаться дольше, вышел.