А если приедешь ты во Владимир и встанешь на клязьминской круче, заворожённый красотой двух древнерусских соборов – Успенского и Дмитриевского, то не забудь рассмотреть резное убранство стен. Дмитриевский собор словно набросил на плечи пышно затканный плащ, так обильна его резьба. Зодчие Всеволода Большое Гнездо возвели белокаменное строение вскоре после создания «Слова». И не откликом ли на «Слово» явились сюжеты резьбы? Птицы, звери, деревья, цветы располагаются ряд за рядом, как строка за строкой. Вновь, как в «Слове», возникает образ Родины – прекрасной родной земли, полной её живых обитателей, всех тех, кто составляет одну большую семью с человеком. Высоко наверху, на южном фасаде, обращённом к городу, камнерезы увековечили самого Всеволода в окружении сыновей его «большого гнезда». А на восточной стене ты увидишь сцену, смысл которой будет тебе понятен. Тяжело взмывают в небо грифоны, запряжённые в большую корзину. В корзине расположился Александр Великий. В поднятых кверху руках прославленный полководец держит по львёнку. Чудища-птицы рвутся к добыче, тянут корзину вверх.
Кто был тот мастер, что вырезал сцену, похожую на иллюстрацию к книге древней фантастики? Только и знаем о нём, что жил он в городе Владимире и принадлежал к славным по всей Руси владимирским камнерезам.
В Эрмитаже хранится чаша работы неизвестного грузинского мастера с изображением чудища-птицы, поднимающей на небо Искандера – Александра Македонского. Популярным был в древности этот сюжет.
Памятники живут, рассказывают о событиях отдалённых: как жили, о чём мечтали их современники, что называли «желанным», «прекрасным». Ещё рассказывают памятники о высоком искусстве создававших их мастеров.
Дошли до наших дней работы прославленных грузинских ювелиров Бешкена и Бека Опизари. Тонко прочеканенные золотые оклады, изукрашенные самоцветами кубки, кресты с нарядными медальонами из расписной эмали.
Сохранились и переведены на русский язык книги Басили и второго историографа Тамар, не оставившего нам своего имени, но, так же как Басили, прославившего деяния Тамар, Давида Сослани, Закарэ и Иванэ Мхаргрдзели и других видных лиц своего времени. Остаётся лишь пожалеть, что ни единой строчки не посвятили историографы Шота Руставели, ни как поэту, ни как государственному деятелю, занявшему должность главы казначейства – одну из четырёх высших в средневековой Грузии государственных должностей.
О первом муже царицы Тамар в обеих хрониках сказано, и немало.
Первым обратил внимание на сообщение грузинских историков старший современник А. С. Пушкина, замечательный писатель и ученый-историк Н. М. Карамзин. «После 1175 года не упоминается в наших летописях о сыне Андрея Боголюбского Георгии; но он является главным действующим лицом в истории грузинской», – можно прочитать в третьей книге его многотомной «Истории Государства Российского». Карамзин рассказал своим читателям и о царице Тамар: «Сия Тамар славилась победами, одержанными над персианами и турками; завоевала разные города и земли; любила науки, историю, стихотворство, и время её считалось золотым веком грузинской словесности».
О грузинской словесности русский писатель, автор проникновенных лирических повестей написал, должно быть, с особенным удовольствием.
