Огонь на ветру - [5]
– Хорошо. Поднимайся, не убегу.
Приблизившись, Липарит увидел, что девушка очень юна, почти ещё девочка, и что глаза у неё синее озёр.
– Он ранен, без чувств, но дышит, – проговорила она быстро, словно прощебетала, и сердито добавила: – Куда же ты смотришь? На землю смотри, не на меня.
Липарит послушно перевёл взгляд на землю. Под кручёными раскидистыми ветвями можжевельника, смяв хвойный ковёр, ничком распростёрся мальчонка. Он был ранен в затылок, скорее всего камнем, пущенным из пращи.
– Со вчерашнего дня, должно быть, лежит. Его ударили, а потом скинули вниз. Хорошо, куст задержал, не то бы разбился о скалы. Наверху я нашла вот это. «Что за тряпица, – думаю, – над обрывом полощется?» Тогда и вниз глянула и его увидела.
Девушка протянула Липариту красный, затканный драконами плащ с оторванным подолом и воротом.
– Возьми, накроешь.
Липарит привёл коня. Осторожно поднял раненого мальчонку, перекинул через седло, прикрыл плащом.
– Госпожа, ты о селении говорила. Близко ли?
– К полудню доберётесь.
– Как! Разве ты не пойдёшь с нами?
– Нельзя. Меня дома ждут.
– Где же твой дом? Если близко, не лучше ли тогда перевезти мальчонку к тебе, плох он очень.
– Нельзя.
Тонкие брови вновь поползли к переносью, и Липарит побоялся обидеть мерцхали новыми расспросами.
– Всё время иди на солнце, никуда не сворачивай. Дойдёшь до ущелья, иди по гребню к закату. Там тропка особая есть, прямо к нужному месту выведет. Дом тётушки Этери выше других домов, на отшибе стоит. Скажешь, Нино прислала.
– Нино – это твоё имя?
– Всё понял, не спутаешь?
– Госпожа, дозволь снова тебя увидеть.
– Прощай. Ты добрый, я запомню тебя.
Нино махнула рукой, чтобы Липарит скорее трогался в путь, и Липарит не посмел ослушаться молчаливого приказа.
Прокладывая дорогу к ущелью, он то и дело оглядывался. Но чёрная безрукавка ни разу не мелькнула среди деревьев.
К дому тётушки Этери Липарит подвёл коня ровно в полдень, когда солнце, заняв середину неба, окатывало землю потоком раскалённых лучей. Ни единого звука из селения не доносилось. Не перекликались люди, не блеяли овцы, молчали собаки. Всё живое забилось в тень, и даже те, кто обычно работал от света до темноты, покинули на время виноградники и поля, чтобы спастись от зноя под крышей.
У ворот Липарита встретила ещё нестарая сухощавая женщина, с лицом, словно вычеканенным из потемневшей бронзы.
– Живи сто лет, дорогая хозяйка, – поклонился Липарит. – Должно быть, твоё имя Этери. Нино к тебе направила, просила помочь.
– Благополучие тебе и твоим близким, юноша. Я Этери и есть.
Тётушка Этери пропустила в ворота коня, сдёрнула плащ, бросила быстрый взгляд на лежавшего поперёк седла мальчонку.
– Неси на лавку. Сапоги разрежь. Правая нога сразу видно, что сломана, левая, может статься, не лучше.
Липарит понёс раненого мальчонку в дом.
Тётушка Этери появилась с тонкими дощечками и ворохом чистых тряпиц. Двигалась она быстро, и всё, к чему прикасалась, словно оживало в её руках. Кувшин сам наливал воду. Снадобья из маленьких горшочков сами собой оказывались на тряпицах.
– Прежде всего другого кость вправлю, пока он без чувств.
Сильные пальцы легли на ногу ниже колена, осторожно помяли, сдавили и вдруг рванули, выкручивая.
Мальчонка страшно вскрикнул, но в сознание не пришёл.
– Подай лубки.
Липарит протянул тонко соструганные дощечки.
– Теперь тряпицы. Выбирай подлинней.
Когда нога оказалась, как в ножнах, в туго примотанных дощечках, Липарит перевернул мальчонку на бок, и тётушка Этери принялась за рану. Она обмыла края, подула, пошептала заговор, чтобы не потекла снова кровь, приложила снадобье.
– Перевяжу, и неси за занавеску. Там всё приготовлено. Пусть на спине ровно лежит.
Сквозь сжатые зубы мальчонки тётушка Этери влила несколько капель тягучей жидкости, тёмной, словно смола.
– Кровь молодая, в силы быстро войдёт. Вот на ногу наступать не сумеет месяц, а то и два. Давай помогу.
Вдвоём они перенесли мальчонку на низкую деревянную тахту. Бутыль с тёмной жидкостью тётушка Этери поставила рядом.
– Если начнёт сильно стонать или бредить, смочи виски и губы. Я отлучусь ненадолго. У соседа лошадь занемогла.
Вернулась тётушка Этери лишь под вечер.
– Прости, дорогой гость. Время не рассчитала. Как он?
– Дышит ровно, похоже, что крепко спит.
– К утру полегчает.
Тётушка Этери достала из печи один за другим два горшка, вынесла под навес на стол. Там же очутились лепёшки и деревянное блюдо с луком и травкой кинзой.
– Садись, дорогой гость, не побрезгуй сырной похлёбкой да тыквенной кашей. С утра томятся на углях. А пока ты ложкой работать будешь, расскажу, что сама узнала.
Но рассказать ничего не пришлось. В воротах появился сельчанин-сосед.
– Живите сто лет в сытости и довольстве, – проговорил он, входя под навес. – Я вот с чем. Вчера ввечеру по дороге двое незнаемых проезжали. Сперва мне плохого на ум не пришло, а сегодня думаю, пойду уведомлю.
– О чём, дорогой сосед? Что знаемым, что незнаемым – дорога для всех открыта.
– Я на винограднике руки мозолил до темноты, ветви подвязывал. Так они коней придержали, про мальчонку стали расспрашивать – не заходил ли в селение, не проезжал ли с кем. «Проезжали, – говорю, – трое. Мальчонку везли. На ночёвку остановились и путь продолжили». – «Какой дорогой, куда?» – «В Тбилиси, – говорю, – поспешали. Дорогу наметили через перевал».
