Огонь на солнце - [8]

— Ты назвал меня лгуньей? — возопила она. Правду сказать, у меня были для этого основания.

— Я только сказал, что архивные документы говорят другое.

— К черту документы!

— Они также говорят, что ты выходила замуж семь раз за два года, не говоря уже о разводах.

Гнев моей матери несколько поостыл.

— Как это попало в компьютеры? Я никогда не выходила замуж — официально. С регистрацией и прочей волокитой.

— Думаю, ты недооцениваешь способности государственной слежки. Все это там, в компьютерах, выставлено на всеобщее обозрение.

Сейчас стало видно, что она испугалась.

— А что еще ты выяснил?

Я отпустил ее с крючка, на который она попалась сама.

— Больше ничего там не было. Если ты что-то скрываешь, то можешь не беспокоиться. Это была ложь. Я узнал еще много интересного про. свою мамочку.

— Хорошо, — вздохнула она с облегчением. — Мне не нравится, что ты суешь нос в мои дела. Сын, уважающий своих родителей, так не поступает.

У меня было что ответить ей, но я решил пока об этом не говорить.

— Что легло в основу этого ностальгического расследования, — тихо сказал я, — одно дело, которым я занимаюсь для Папочки. Население Будайена с благоговейным страхом называет Фридлендер Бея Папочкой. Лейтенант полиции, управляющий Будайеном, умер, и Папочка решил, что нам нужен своего рода специалист по общественным связям, чтобы обеспечивать контакт между ним и полицией. Он попросил меня заняться этой работой.

Ее рот скривился.

— Вот как? Значит, ты носишь оружие? И у тебя есть значок?

Отвращение и брезгливость к полицейским, видимо, была у меня наследственной.

— Да, — как можно небрежнее бросил я, — у меня есть оружие и значок.

— Твой значок недействителен в Алжире, свинья.

— Здесь мне всюду оказывают должное почтение. — Я не был уверен в том, что сказал. — Кстати, работая с полицейским компьютером, я не упустил случая ознакомиться со своим досье, так же как и с досье некоторых моих коллег. Занятно, мое имя и имя Фридлендер Бея появились вместе. И не только в записях последних лет. Я насчитал по крайней мере восемь записей — конечно, это лишь догадка, ничего определенного, но это предполагало некоторую степень кровного родства между нами.

Мое сообщение вызвало бурную реакцию Халф-Хаджа; мне бы следовало рассказать ему об этом раньше.

— Ну и что? — спросила мать.

— Как это «ну и что»? Что все это значит? Ты можешь сказать по-человечески: обнималась ты с Фридлендер Беем в дни твоей золотой юности или не обнималась?

Она взбесилась снова:

— Черт побери, я обнималась со многими парнями. Думаешь, я каждого запоминала? Я забывала, как они выглядят, еще не покинув их объятий.

— Ах, значит, ты не хотела влюбляться? «Останемся друзьями», не так ли? Друзьями, доверенными настолько, что им всегда можно открыть кредит. Или ты всегда просила плату вперед?

— Магреби! — закричал Саид. — Это же твоя мать!

Вот уж не думал, что Халф-Хаджа можно хоть чем-нибудь шокировать.

— Да, это моя мать. Посмотри на нее.

Она в три шага пересекла комнату и наотмашь влепила мне пощечину. Я чуть не упал.

— Убирайся к чертовой матери! — завопила она. Я приложил руку к щеке, не сводя с нее глаз.

— Сперва ответь мне: мог Фридлендер Бей стать моим отцом?

Она с трудом сдержалась, чтобы не влепить мне вторую пощечину.

— Да, мог, как и любой другой мужчина. Вернись в город и вскарабкайся на папочкины колени, сыночек. Глаза б мои тебя не видели.

Я как раз собирался осуществить мамочкино желание. Тем более что можно было считать игру оконченной.

Повернувшись к ней спиной, я немедленно покинул эту отвратительную дыру, даже не побеспокоившись захлопнуть дверь. Это сделал Халф-Хадж, в то время как я что было духу мчался вниз по лестнице.

— Слушай, Марид, — закричал он мне вслед. Подобная реакция Саида на происшедшее удивила меня. — Кажется, случившееся сегодня большой сюрприз для тебя…

— Ты так считаешь? Поразительная догадливость, Саид, ты сегодня просто в ударе.

— Но ты не можешь так обращаться со своей матерью. Вспомни, что сказано…

— В Коране? Знаю. А что в Пути Истины сказано о проституции? Что там сказано об опустившейся женщине, в которую превратилась моя мать?

— Ты можешь говорить что угодно. Я никогда еще не встречал в Будайене карманника, который бы оказался такой дешевкой.

Я холодно улыбнулся:

— Большое спасибо, Саид, но я больше не живу в Будайене. Ты забыл? И с кражами я завязал. У меня постоянная работа.

Он плюнул мне под ноги.

— А еще недавно ты был готов на все ради заработка в несколько киамов.

— Во всяком случае, если я побывал на дне общества, то это не значит, что и моя мать должна быть там же.

— Прекрати осуждать свою мать.

— Почему ты не можешь помолчать о ней? Слышать об этом больше не хочу. Твоя жалость растет прямо на глазах, Саид, — сказал я. — Но ты всего еще не знаешь. Моя мать-кормилица пошла по рукам задолго до того, как стала в одиночку растить нас с братом. Она вовсе не была такой гордой матерью-одиночкой, какой себя выставляет. Слишком много в ее истории белил и румян.

Халф-Хадж пару секунд не сводил с меня безмолвного взора.

— Ну и что? — сказал он наконец. — Половина женщин, опытных и дилетанток, занимаются тем же, однако ты обращаешься с ними по-человечески.