Огонь Менестреля - [9]

Отис ухмыльнулся.

— Черт подери, старина, давно же мы не виделись. Ты, я смотрю, преуспел, а?

К счастью, он, похоже, не ждал ответа. Потирая руки, Отис сказал:

— Надо глотнуть кофе. Здесь собачий холод! И как ты его выносишь?

— К нему быстро привыкаешь, — заметил Райдер.

— Ну, только не я.

Появилась толстая официантка с меню и свежесваренным кофе. Она налила кофе Отису и снова наполнила кружку Райдера, а затем вытащила блокнот. Райдера покоробила мысль о том, что могут предложить в этом заведении. Но если он не станет есть, то Отис тоже откажется, а Проныра выглядел сейчас даже более голодным и изможденным, чем его помнил Райдер. Он заказал яичницу с ветчиной.

— То же самое, — сказал Отис и осклабился, глядя на Райдера. — Что-то не припомню, чтобы я нормально завтракал в последние дни. А ты?

— Обычно утром по пятницам я играю в теннис, — ответил Райдер.

Отис фыркнул и засмеялся.

— Ха, теннис. Ну, надо же! И ты надеваешь эти белые трусы?

— Вообще-то, это шорты. Да, надеваю.

— Ну и хрен с ними.

Проныра достал мятую пачку «Кэмэл», вытащил сигарету и три спички, чтобы прикурить. Спички были сырыми, а руки у него тряслись. Райдер подумал, что они трясутся у Отиса постоянно. Его пальцы заметно подрагивали, когда он делал глубокие затяжки. Рэймонд всегда верил в то, что между ним и Райдером существует особая связь, так как именно он спас Райдеру жизнь во Вьетнаме. Но это, разумеется, полная чепуха. Рэймонд просто делал тогда свое дело, и Райдер не чувствовал, что чем-то обязан ему. Да, он лихо орудовал своим М-60 прямо из открытых дверей вертолета и заботился о своей пушке больше, чем о себе. Но в этом тогда не было ничего особенного. Здесь, за пределами Юго-Восточной Азии, он вряд ли бросился бы спасать Райдера. Как не сделал бы и многого другого, что делал там.

На столе появился завтрак, от которого исходил едкий запах прогорклого жира, и Проныра с жадностью человека, не евшего трое суток, набросился на него. После выпитого кофе и выкуренной сигареты он, похоже, немного успокоился, и руки уже почти не дрожали. Он впился зубами в густо намазанный маслом тост.

— Блох считает, будто ты что-то задумал, Сэм. — Похоже, Отису доставляло особое удовольствие называть американского сенатора по имени. Он проглотил тост. — Поэтому он и прислал меня сюда. Его не колышет, что ты делаешь, пока капают его деньги. Он не беспокоится, что ты можешь задвинуть его операцию. Ведь если ты сделаешь это, то тоже окажешься в дерьме.

— Он слишком самонадеян, — холодно заметил Райдер. Правда, сам он не чувствовал себя так же уверенно, как звучал его голос.

— Да, знаю, но не в этом дело. Блох сейчас прощупывает тебя. Старик, он уже несколько лет готовит тебе ловушку. Только попробуй кинуть его — и ты не отвертишься. Он-то выберется, а ты нет.

Райдер молчал. Он не мог вынести того, что Блох — сержант в отставке Филипп Блох — отправил к нему Отиса Рэймонда как своего посыльного. Проныру, черт побери! Какой-то наркоман дает ему, сенатору Соединенных Штатов Америки, советы!

— Не парь Блоху мозги, парень. Ты что-то задумал, признайся ему.

Райдер почувствовал, как кислый кофе жжет желудок, и вновь на него накатила волна презрения к Рэймонду, Блоху и ко всей той перевернутой жизни, которую они воплощали. Они были вместе во Вьетнаме — или, точнее, в одно и то же время. Проныра, Блох, Райдер. И никак не забыть о Мэтью Старке, как он ни пытался это сделать. Из них четверых только Райдеру удалось уйти от общего прошлого. Он оставил позади все, что случилось во Вьетнаме, все, что он делал и видел там, все, что сделал Вьетнам из него. Он был лейтенантом, командиром взвода, а Блох служил в его взводе сержантом. Старк был пилотом, а Отис Раймонд стрелял из дверей его вертолета. Все они, исполнив свой долг, остались в живых.

Райдер, как и остальные, понимал трагизм их жизни. Даже лучше остальных, как ему казалось. Но зачем зацикливаться на том, что невозможно изменить? Почему не пойти дальше? Люди, подобные Отису Рэймонду, продолжавшие жить войной и позволявшие ей разрушать их души, вызывали у него неприязнь. Но Отис, по крайней мере, не скулил и не жаловался, в отличие от многих других. У Райдера никогда не было ничего общего с людьми, с которыми он служил и которыми командовал. Большинство из них происходили из самых низов американского общества и оказались во Вьетнаме вовсе не потому, что верили во что-то или понимали, за что сражаются. Просто у них не нашлось другого выхода. «У меня были неприятности, — как-то раз объяснил ему Отис, — и судья сказал — либо ты пойдешь в школу, либо на войну, либо в тюрьму». Но Райдер происходил из древнего аристократического рода, жившего в центре штата Флорида, его отец был сенатором; так что служба во Вьетнаме являлась для него делом чести, а если учесть общественное положение отца, то и долгом.

— Что еще Блох хочет от меня? — спросил Райдер, проклиная себя за вдруг охрипший голос. Обычно его самоуверенность, которую некоторые принимали за высокомерие, помогала подавить страх.

— Все, чего он сможет от тебя добиться, Сэм.

Он едва не прикусил нижнюю губу, но сдержался.