— О, как! — расплывшись в улыбке, Кенек взъерошил короткие волосы, — а ведь и правда, взрослая девка стала, я и не заметил… Невеста, гляди ж ты! А что за жених-то?
— Марук, сын красильщика Замеля. Знатный жених.
Он аж присвистнул.
— Да уж… за такого жениха и приданое нужно, чтоб не стыдно было. Как думаешь?
— Да… думаю, — пробормотал я, поглядывая на дверь. Моего веселья надолго не хватило.
Той ночью…
Нарка — словно пылающий огонь, кипящая страсть, никогда раньше не видел ее такой. Словно в последний раз, словно… мне становилось даже не по себе, сердце разрывалось от желания и отчаянья одновременно.
— Олинок мой, я тебя никому не отдам! — шептала она, и серебро ночи плескалось в золоте волос, — никому, никому!
Ее горячие пальцы впивались в мои плечи.
— Никому! Олинок…
Словно в бреду. Быстро, долго, страстно, как никогда… только в глазах… страшно.
Потом до утра Нарка всхлипывала во сне. Я несколько раз будил, но она засыпала и все начиналось снова.
… Зима шла на убыль.
7. Что будет. Шуршание листьев под ногами
Осень будет теплой, солнечной.
Впрочем, здесь она холодной не бывает, как и зима, не то что там, у нас…
Закончив восхваления и поделив добычу, сенаторы перешли к обсуждению новых насущных проблем.
В этот раз заседали в храме Кастора и Поллукса, старая курия сгорела во время очередного пожара, а новую отстроить не успели. Что ж, хорошо, здесь мне нравилось даже больше, не так официально. Да и братья-Диоскуры, герои Эллады, не слишком походили на грозных илойских богов, с ними можно запросто…
Обсуждали микойские вопросы. В начале я слушал внимательно, но к концу четвертого часа прений стало откровенно скучно. Докладчик ходил по кругу, рассказывая все новые и новые подробности известного дела, ему задавали какие-то вопросы, обсуждали мелочи, высказываясь по старшинству и не очень… Многочасовую болтовню можно было легко свести к простому — илойская казна недополучает львиной доли микойских налогов, из-за участившихся грабежей, со стороны степняков. Или еще проще — орки воруют наши деньги. Конечно, вряд ли кто сомневался, что большая часть тех денег оседает вовсе не в кхайских карманах, но такие вопросы в сенате обсуждать не принято. Сенат предпочитает бороться с внешним врагом.
Меня отправят разбираться со всем этим. Великие войны закончились, Самат покорен, у Илоя больше не осталось реальных врагов. И вот теперь героя надо поскорее сбыть с рук. Тем более такого как я. А Микоя моя страна — кому как не мне? разобраться, навести порядок! Да, кто как не я!
Четвертый час уже. Чем дело закончится, я знал и так, было скучно.
— Потерпи немного, — Аттиан склонился к моему уху, — я знаю, людям, подобным тебе, тяжело выносить всю эту нудную болтовню почтенных отцов, но мы скоро закончим. Вот только проголосуем за Минерву.
— Минерву? — несколько мгновений я ошарашено пялился на него, Аттиан остался доволен.
За Минерву я все-таки проголосовал, точнее за то, чтобы выделить деньги из казны на новую статую в Хатоге, старой что-то там отколола местная шпана.
Я вернусь в Хатогу, и весной мы снова пойдем в степь.
Моя жизнь словно совершила круг. Даже страшно… неужели что-то может вернуться снова…
Как раз успел к обеду домой, хотя сегодня можно было и не торопиться, здесь все тот же шум, те же лица и та же болтовня… мальчишка-кифаред бренчит в уголке, ему все равно.
— У нас гости, милый, — Эдэя поднялась мне на встречу, — хорошо, что ты пришел.
Я знаю, ей тоже надоела вся эта суета, но положение обязывает, нам надо хотя бы иногда устраивать званые обеды. Она говорит, у нас должен быть хороший, правильный, истинно илойский дом, это необходимо для меня, и особенно для наших детей — им будет проще, намного проще, если их будут считать детьми из хорошей семьи. Особенно девочке… иначе… дети… Да, я знаю. Эдэя опускает глаза и кусает губы, никак не решаясь сказать прямо, но я знаю и так. Как бы там ни было, но я все равно тупой дикий варвар, мне раньше не раз говорили эти слова в лицо, сейчас уже предпочитают помалкивать. Она права. Илой гордится мной как воином, но вряд ли когда-либо примет как своего.
Я сажусь, слушаю, даже улыбаюсь, изо всех сил строю добропорядочный вид.
Флавия, наша соседка, оживленно рассказывает Эдэе свежие сплетни. Пожалуй, если я когда-нибудь научусь выносить ее, то никакие сенатские прения мне будут не страшны!
Я подробно узнал у кого на обед были лучшие мурены в кисло-сладком соусе, каких новых рабов вчера привезли Корнелию, и сколько тончайшего, прозрачного косского шелка купила бесстыдница Октавия (ведь еще, небось, собирается его носить!) А заодно выслушал душещипательную историю про браслет, который Флавия давно присмотрела в лавочке на Субуре, мерила чуть ли не каждый день, но все не решалась купить… а как те изумруды изумительно шли к ее глазам! Но вот невестка Флавии, эта выскочка, это стерва — взяла и купила, и теперь нагло щеголяет перед носом свекрови. Впрочем, у нее оказывается дурной вкус, а изумруды слишком крупные, чтобы их могла носить приличная женщина…
Зачем мне все это? Разве этого я хотел?
Эдэя нежно гладила мою руку, словно успокаивая — она все понимала. Почти весь вечер она молчала, и все больше слушала, совсем как я… У нас с ней сейчас одна война. Мы ни разу не обсуждали ее, но оба прекрасно знаем за каким холмом притаился враг. Двадцать лет, милая, да… как бы там ни было, но мы научились понимать друг друга без слов. Спасибо тебе.
