Огни Новороссийска - [12]

Комендант зло на него покосился, но смолчал. Он настолько устал, что даже говорить ему было трудно.

Стонало под тяжестью дерево, мост прогибался, лязгали железные растяжки, натянутые до предела, но орудие ползло и ползло, и с каждым пройденным метром светлело измазанное нефтью желтое лицо тракториста, ведущего машину. На середине реки вода перекатилась через мост, по ступицу обмыла колеса, но орудие все шло и шло и, наконец, выбралось на другой берег. Казалось, что даже тягач облегченно вздохнул. Так, одно за другим перевезли восемь орудий. И вдруг пяток мин разорвалось у моста.

— Быстрее поворачивайся, ребята! — заорал комендант, направляя на мост девятую пушку.

С высокого берега застрочили два наших дисковых пулемета, и вторые пять мин засвистели над рекой. Одна из них разорвалась в центре моста. Брызнули кверху белые щепки, стальные растяжки лопнули, мост разорвался на две половины, течение распахнуло его, словно ворота, и орудие вместе с трактором, судорожно цепляясь за доски, сползло в реку. Тонуло оно, как живое, пуская в воде пузырьки воздуха.

— Надо бросить к черту эти пушки и спасаться самим, — скороговоркой залепетал лейтенант с гусарскими усиками и принялся снимать узкие щегольские сапоги.

— Немедленно обуйтесь и выходите вперед, драться, — приказал комендант, хмуря выжженные на солнце брови.

Но лейтенант, словно не слыша, продолжал стягивать тугой сапог.

— Отправляйтесь в переднюю цепь, иначе за невыполнение приказа я вынужден буду…

— Братцы, он нас гонит на верную смерть! — срывающимся голосом прокричал лейтенант, обращаясь за сочувствием к красноармейцам.

— Иди, иди, тебя добром просят, — посоветовал тракторист.

— Я не могу умереть, у меня мама. Я художник, я написал автопортрет… Поплыли, товарищи, на ту сторону или нас всех здесь переколотят…

— Приказываю идти вперед! — срывающимся голосом крикнул комендант.

Красноармейцы, напуганные близкими разрывами, нерешительно поглядывали на лейтенанта.

— В трибунал этого паникера. Там разберутся. Взять под стражу, — приказал комендант своему помощнику.

— Что же делать теперь? — спросил кто-то из красноармейцев.

— Из остатков моста сколачивать плоты и перевозить орудия на плотах… Понятно?

Комендант послал вперед взвод солдат, чтобы задержать продвижение гитлеровцев, а сам сел на землю и вдруг застонал, скривив запыленное лицо.

— Что с вами?

— Осколком задело, — он повернулся. Брюки его были разорваны и до самых сапог покрыты бурой, запекшейся кровью. Он снял брюки, осколок мины вырвал из ягодицы кусок мяса величиной с кулак. Раненого перевязали, но он никуда не уходил, руководил постройкой плотов и перевозкой на них орудий.

Когда все пушки переправили на наш берег, комендант подошел к лейтенанту.

— Был человек, а что осталось?.. Художник! Видимо, надо иметь большую наглость, чтобы входить в искусство с написания автопортрета.

— Так ему и надо, — в один голос ответили несколько красноармейцев.

— Не обезвредь я его, поднялась бы паника, и тогда погибли бы и орудия и люди. Сомнением заразить легче, чем верой. Так, один дурак забросит ключ в воду, а семеро умных не смогут его достать, — словно оправдываясь, сказал комендант и впервые улыбнулся. Улыбка у него была детски чистая.

Мы переправились с ним через реку. Четыре мины разорвались на воде, не причинив никому вреда.

К вечеру нагнали штаб дивизии, расположившийся в какой-то роще, изувеченной снарядами. Комиссар дивизии Степанов пригласил нас к себе в палатку. Повар Гриша поставил на стол богатый ужин. Щелкнув пальцами, произнес:

— Антик с гвоздикой!

Комендант переправы открыл стеклянную банку с клубничным вареньем, попробовал его, да так с ложкой в руках и уснул, уронив голову на стол, застланный газетой, в которой было напечатано решение Государственного Комитета Обороны об организации трех направлений. Главнокомандующим нашим Юго-Западным направлением назначен Маршал Советского Союза С. М. Буденный.

Проследив за моим взглядом, Степанов сказал:

— На нашем направлении противник сосредоточил восемьдесят дивизий и бригад, тысячу танков и тысячу триста самолетов.

Редакцию газеты «Знамя Родины» вместе со штабом армии мы нашли в густом лиственном лесу. Я сел писать о коменданте переправы. Редактор сказал, чтобы заметка не превышала двадцать строк.

Двадцать строк! И в них должна вместиться вся жизнь капитана Барховича на войне. Писать коротко — большое искусство. Чем меньше статья, тем труднее писать.

Наступила ночь. Было темно, хоть глаз коли. Меня поставили часовым. Я ходил с автоматом вокруг палатки, охраняя сон товарищей.

Думалось о судьбе Родины и о своей личной судьбе. Я радовался тому, что работаю военным корреспондентом. Профессия журналиста — интереснейшая в мире, человеческая, я бы сказал, профессия. Надо много видеть и знать. В годы индустриализации не было такого завода, такой стройки на Украине, где бы я не побывал. Работать приходилось в политотделах МТС, на хлебозаготовках и посевных. Корреспонденты всегда направлялись на передовые позиции страны. Вот и сейчас я бываю в разных дивизиях, полках, на различных участках Южного фронта; встречаюсь со многими интересными людьми и благодарю судьбу за то, что мне все это дано увидеть.