Огни на равнине - [45]

ступня! Его ступня раздулась и уже начала разлагаться, а эта вполне свежая, складки между фалангами пальцев хорошо различимы. Да и место тут совсем другое: он-то лежит в яме на склоне холма, а я, я… Как я очутился здесь, в русле мертвой реки? Кто же тогда отрезал ступню? Почему только одну ступню вынесло, как рыбину, сюда?

Нет, я не хочу ее есть. Пусть меня лучше сожрут мухи.

О, почему же ступня приближается ко мне? Она трясется, блестит, смеется и двигается по сухому песку и камням прямо ко мне.

Мне знакомо это чувство. Я ощущал то же самое, когда в младенчестве учился ползать. Не помню, как напрягались мои руки и ноги, помню только улыбающееся лицо матери – к ней я рвался всем своим существом, и казалось, это она шла ко мне, чуть покачиваясь из стороны в сторону.

Значит, я опять ползу, только на этот раз к отрезанной человеческой ступне. Неприятный запах, похожий на запах пота, касается моих ноздрей. Кто-то смотрит на меня.

Собравшись с последними силами, я тяжело переваливаюсь на один бок, потом перекатываюсь на другой – еще раз и еще. Но этого недостаточно. Песок кончается, начинаются заросли. Качусь, как бревно: поворот, второй, третий…

Нет, мне вовсе не мерещилось, что за мной следят. Наконец-то я увидел глаза.

Вон они – метрах в двадцати от меня, за пятнистыми тростниками, в просвете между темными стволами лесных деревьев. Два глаза, блестящие, светящиеся, как очи Будды в крошечном храме.

Там не только глаза… Под ними я вижу четко очерченный светлый круг, а в центре его – еще один, зияющий черной пустотой, похожий на вход в пещеру. Круги отсвечивают стальным блеском. Дуло винтовки.

Точно животное, я припадаю ухом к сухой земле и ловлю звук. И звук приближается. Это не грохот башмаков, нет. Это тихая, осторожная поступь босых ног, крадущихся по песку и голышам. Да, это звук шагов живого человека.

И он появляется. Он выходит из камышей, останавливается и смотрит сверху вниз на меня.

Длинные спутанные волосы, желтушная кожа, всклокоченная борода, сонные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, – он не похож на человека, я никогда не видел ничего подобного.

Это живое существо пробует говорить, даже произносит мое имя.

– Ты ведь Тамура?

Его голос доносится до меня словно из-за высокой стены. Не вникая в смысл слов, гляжу на его шевелящиеся губы, на гнилые кривые зубы. Я взираю на него с безразличием, с каким мог бы наблюдать за поведением неизвестного мне зверя.

– Ты ведь Тамура? – выговаривает снова заросший рот.

Я смотрю на него и пытаюсь вспомнить, кто это. Его черты расплываются у меня перед глазами. Могу поклясться, что никогда прежде не видел этого старика! А это, случайно, не Бог?! Я отбрасываю дурацкую мысль – Бог наверняка выше и крупнее…

Его разодранная выцветшая одежда все еще напоминает японскую военную форму.

– Нагамацу!

Неожиданно для себя я выкрикиваю имя молодого солдатика, с которым познакомился в госпитале. Свет меркнет у меня перед глазами…

Глава 33 МЯСО

По моим голеням заструился холодок, я очнулся. И увидел над собой склоненное лицо Нагамацу. Он поддерживал мою голову и лил на меня воду. Он смеялся.

– Давай приходи в себя! Это вода.

Я выхватил у него из рук фляжку и с жадностью опорожнил ее. Но мне по-прежнему хотелось пить.

Нагамацу смерил меня пристальным взглядом, вытащил из своего ранца что-то черное, похожее на печенье, и без слов запихнул мне это в рот.

По вкусу «печенье» напоминало картон. Я проглотил несколько кусочков и лишь потом сообразил, что это мясо. Оно было сухим и жестким, но я почувствовал вкус, который почти забыл за долгие месяцы скитаний по острову.

Неописуемая тоска охватила меня. Все пошло насмарку: мои решения, установки и запреты! Не успел я встретить приятеля и получить от него знаки дружеского расположения, как тут же, без малейших колебаний, начал поедать запретное мясо. И оно оказалось восхитительно вкусным! Мои зубы расшатались, приходилось долго мусолить во рту твердые жилистые шматки, но я чувствовал, как с каждым проглоченным куском в меня вливается живительная сила. При этом где-то в глубине души у меня возникло ощущение пустоты и потери.

Левая и правая половины моего тела пришли к согласию и воссоединились. Я вопросительно посмотрел на Нагамацу, тот отвернулся и буркнул:

– Это мясо мартышки.

– Мартышки?

– Да, на днях я подстрелил ее в лесу и высушил мясо на солнце.

Я украдкой взглянул на Нагамацу. Внезапно меня осенило: ведь это его глаза я видел в просветах между темными деревьями, это его винтовка мерцала холодным металлическим блеском! Даже сейчас, в лучистых потоках солнечного света, я время от времени улавливал сияние, исходящее из-под его опущенных тяжелых век, сияние глаз Будды.

– А скажи-ка, – обратился я к Нагамацу, – меня ты, случайно, не спутал с мартышкой?

Он громко рассмеялся:

– О боги, конечно нет! Но ты ворочался и полз, точно как зверь! Интересно, что это на тебя нашло? Хорошо, что я так быстро узнал тебя… Ну да ладно… Пожалуй, тебе лучше встать на ноги. Как думаешь, справишься?

– Не знаю.

Нагамацу обхватил меня руками и помог подняться с земли. Проглоченные куски мяса жгли меня изнутри. Казалось, меня насквозь проткнули металлическим прутом.