Огнепоклонники - [4]

Путли охнула и побледнела.

— Может, хватит курицы? — жалобно спросила она.

Фредди скорбно понурился.

— Нет. Тут нужен петух. Мы все его любим, петух прекрасный, что и говорить, но как раз поэтому его нужно принести в жертву. Какой же смысл жертвовать тем, что тебе не дорого?

— Вот именно! — со рвением поддержала зятя Джербану. Ведь ее крови жаждала земля, о ее жизни шла речь!

Путли задумчиво качнула головой в знак согласия.

На другой день семья пообедала отличным карри из петушатины с кокосовым молоком.

Однако бегство от буйвола не прошло даром для ожиревшего тела Джербану. Ее всю ломило, и понемногу благодарность зятю уступила место угрюмому раздражению против него. Ясно же — на Фредди лежала вина за то, что он сорвал семью в путешествие, в котором и буйволы на людей набрасываются, и чего только не приходится терпеть.

Джербану с самого начала была против переезда. Теперь же, измотанная бесконечной дорогой, буйволами, невыносимой вежливостью, которую раз и навсегда положил себе проявлять к ней бесчувственный зять, она скандалила, стонала, жаловалась и наконец приняла на себя роль мученицы. Уперев руки в бока, злорадно сверкая черными глазами, теща не упускала случая охаять зятя. А случаев в дороге, богатой трудностями и неурядицами, представлялось много.

Так, например, в непроглядную ночь, когда на краю раджастанской пустыни развалилось деревянное колесо и в тот же миг ночная тишина огласилась хохотом шакалов.

Джербану спрыгнула с подводы и — руки в боки, ноги широко расставлены — стала перед Фредди. Ее крутые брови почти вплотную сошлись на переносице.

— Так. Значит, теперь нас растерзают волки! А все почему? А все потому, что так было угодно вашей светлости! Значит, нам теперь ночевать в пустыне, где на нас отовсюду могут дикие звери наброситься? И чего ради эти мучения? Наша простая деревенская жизнь не устраивает его светлость! Но ты не надейся, что я под твою дудку плясать буду! Только из-за дочери я согласилась ехать, но теперь с меня хватит! Поворачивай назад! Домой, слышишь? — орала Джербану, победоносно сверкая глазами в свете фонаря, покачивающегося в руке Фредди.

Фредди молча отвернулся от тещи.

— Упрямый ты осел, ты что, не видишь, как мы мучаемся? Хоть бы жену с ребенком пожалел! Откуда у нее только силы берутся терпеть твои выкрутасы, черт бессердечный!

А Путли спала безмятежным сном — материнские крики были таким привычным делом, что просыпаться из-за них не стоило.

Не обращая внимания на Джербану, Фредди занялся колесом. Разъяренная теща залезла на подводу и, колыша телесами, плюхнулась на свой матрас.

В ночном безмолвии скорбно взвыл шакал.

Джербану напряглась. Только от безысходности и отвращения ко всему происходящему могла Джербану сделать такое — громко завыть.

Шакал ответил душераздирающей руладой.

— Вау-ау-ау! — подвывала ему Джербану.

Обнаруживший родную душу шакал пришел в волнение и издал долгий, леденящий кровь стон.

— Уау-у-у! — голосила Джербану, выпевая свою партию этого вурдалачьего дуэта.

У Фаредуна мурашки по коже пошли. Скрипнув своими жемчужными зубами, он вскочил на подводу, рванулся к теще и прошипел прямо ей в лицо:

— Заткнись ты…! Не перестанешь выть, клянусь, я тебя тут брошу!

Джербану смолкла, напуганная не столько угрозой, сколько сумасшедшими глазами зятя.

Через два часа они двинулись дальше, и скоро на подводе воцарился покой, навеянный равномерным глуховатым побрякиванием бубенцов на буйволиных шеях.

Случались и другие беды: у ребенка открылся кровавый понос, Джербану получила прострел от мытья в холодном канале, Путли укусил скорпион, и она чуть не свалилась в колодец. Всякое происшествие вызывало визгливые крики Джербану, и жители деревень, через которые они проезжали, получали беспощадный отчет обо всех прегрешениях ее негодного зятя.

Когда Фредди изнемогал от шума, он сосредоточивал все внимание на своей большеглазой прилежной жене, и теще оставалось только погрузиться в раздраженное молчание великомученицы.

Прошло два изъеденных москитами, пропыленных месяца, и Фредди наконец привел своих измученных буйволов на плодородные земли Пяти Рек.

Семейство миновало богатые деревни, окруженные зелеными полями пшеницы и бледно-желтыми горчичными полями, провело несколько дней в золотом городе Амритсаре и в конце концов прибыло в Лахор.

В Лахор Фаредун Джунглевала влюбился с первого взгляда. Теща, углы рта которой опускались все ниже по мере того, как близилось к концу путешествие, безразлично рассматривала людные, шумные улицы. От замечаний она пока что воздерживалась, радуясь возможности отдохнуть после изнурительной тряски.

Фредди с утра до ночи носился по Лахору, и с каждым часом этот старинный город все больше нравился ему. Сначала семья расположилась под тенистым деревом вблизи мечети Бадшахи. Горизонт принимал заходящее солнце в розовые взбитые облака, купы грациозных белых куполов окрашивались нежнейшим румянцем, и в сердце Фредди нисходил мир. Умоляющий, жалобный, чувственный крик муэдзина взлетал в затихающее небо над минаретами. В крохотном индусском храме, укрытом тенью мечети, позванивали колокольчики. Сикхская гурдвара под вызолоченной крышей мерцала в сумерках как драгоценность. Фредди, всегда готовый откликнуться на зов любой духовности, покорился очарованию вечернего часа.