Огненный город - [16]

– Я помню то время, когда ты, Дженнер, был маленьким и когда Мейлир и твой брат Гавар иногда играли вместе в Кайнестоне, они примерно одного возраста. Это было за несколько недель до рождения Сильюна. Состояние твоей матери не располагало к активности, так что мы сидели на солнышке, разговаривали и присматривали за вами. И вдруг мой сын закричал.

Леди Армерия остановилась рядом с Мейлиром и положила руку на спинку кресла:

– Гавар что-то отнял у него, игрушку или книгу, сломал или разорвал ее. Гавар с детства проявлял грубость. Мейлир раскраснелся от возбуждения и требовал справедливости. – Она мягко улыбнулась и с нежностью погладила сына по щеке. – И тогда ты, Дженнер, тебе тогда было не больше четырех, поднял эту игрушку или книгу и отдал ее Мейлиру со словами – я очень хорошо это помню – «теперь она целая».

– Он ее починил?! – воскликнула Аби, захваченная рассказом.

– Да. Я хорошо помню, как поздравила Талию с тем, что у нее растет такой хороший мальчик, который будет использовать свой Дар во благо.

За столом воцарилась тишина. Дженнер отпустил руку Аби и сидел как застывший. Аби принялась грызть ноготь на большом пальце, чтобы не сказать что-нибудь неуместное. Она вспомнила тот случай в библиотеке, когда Дженнер обмолвился, что леди Талия любит рассказывать истории о чудесах, которые он творил в раннем детстве. Он не принимал их всерьез, считал, что мать выдает желаемое за действительное. Но сейчас он не может не верить в это.

Но то, что сказал Дженнер, удивило Аби.

– И что же случилось потом? – спокойно спросил Дженнер и положил на стол сцепленные в замок руки. – Крован нанес в Кайнестон официальный визит и, пока никто не видел, украл мой Дар? Что-то не верится. Мама часто рассказывает подобные истории. Как-то садовник принес ей свежесрезанный букет роз, а я заставил их все одновременно раскрыться. Они раскрылись не потому, что я их заставил, а потому, что их внесли в теплое помещение. И не было никакой сломанной игрушки. Была обычная детская ссора.

– Как ты можешь так говорить?! – возмутилась Аби. – Зачем леди Армерии или леди Талии что-то выдумывать? Почему ты отрицаешь, что родился с Даром?

Горячность, с которой Дженнер отреагировал, поразила Аби, она никак не ожидала такого.

– Отрицаю?! – Дженнер ударил руками по столу и вскочил, толкнув скамейку так сильно, что все сидевшие на ней покачнулись.

Под веснушками его лицо пошло красными пятнами, какие Аби часто видела на лице его отца и старшего брата, но никогда раньше у Дженнера.

Он побежал через зал, молодой человек, которого, как казалось Аби, она любила, затем остановился, оглянулся и обвел всех обвиняющим взглядом:

– Вы же этого не понимаете! Как она этого не понимает?! – Дженнер ткнул пальцем в Бодину. Он почти кричал, как Гавар. – Дар ушел. Ушел раньше, чем я успел понять, что он у меня был. И Мейлир прав, он не возвращается. Все, что у меня осталось, – это зияющая дыра там, где раньше был Дар, и все, что я могу сделать, – это притворяться, будто его никогда не было. Потому что если я начну питать надежду, то буду вглядываться в эту зияющую пустоту, пока она меня не поглотит.

В наступившей тишине слышны были только глухие рыдания Дины. Она схватила свою собачонку и уткнулась в нее лицом, плечи ее тряслись.

Аби дрожала, но не от страха. Она не боялась Дженнера, даже охваченного такой отчаянной яростью. Потому что она знала его сердце, хотя не догадывалась в полной мере, до какой степени он себя ненавидит.

Аби вспомнила день приезда в Кайнестон, как она впервые увидела его у ворот. Как легко и непринужденно он упомянул тогда об отсутствии у себя Дара. Она вспомнила их разговор в библиотеке, где Дженнер показал ей портрет Сосиджинеса Парвы, Бездарного ребенка, которого вычеркнули из истории семьи. С какой горечью звучал его голос, когда он говорил о пустой птичьей клетке, увядшем цветке, пустом нотном листе, изображенных на портрете. Они символически передавали мир Бездарного, как его видели обладавшие Даром.

Сейчас Аби узнала страшную правду. Пустая птичья клетка, увядший цветок, пустой нотный лист – так Дженнер воспринимал себя в мире.

– Но ты залатал эту дыру, – сказал Мейлир, поднимаясь и делая несколько шагов в сторону Дженнера. – Ты наполнил ее добротой и честностью. Благодаря тебе с рабами в Кайнестоне хорошо обращаются. Ты управляешь землями Джардинов не столько ради безграничного обогащения вашей семьи, сколько ради процветания арендаторов и рабочих. Ты всегда будешь для меня примером. Твоя семья самая могущественная, и ты самый лучший ее представитель.

Дженнер смотрел на Мейлира, его грудь вздымалась и опускалась, – казалось, ему трудно и больно дышать.

– Я мог бы быть самым лучшим, – сказал Дженнер, проводя рукой по лицу. – Но бывают ночи, когда я лежу без сна и думаю, что готов быть чудовищем: жестоким, как мой отец, бездушным, как Сильюн, безрассудным, как Гавар, – все в одном лице, лишь бы только у меня был Дар.

«Ты так не думаешь!» – хотелось крикнуть Аби.

Ну конечно, он так думал. Он не мог иначе, потому что всю свою жизнь он провел среди людей, которые считали его бесполезным и никчемным. Аби вскочила.