Огненные стрелы - [51]

— Нет, я не мог его увлечь, как и он не мог заразить меня своими музыкальными увлечениями.

— Прощайте. Я как-нибудь опять зайду. Поупражняемся по азбуке Морзе.

— Заходите, буду рад! — и рыжеволосый крепко пожал протянутую ему руку.

Расставшись с Виолеттой и Петрушей, Огнянов и Косев не спустились по лестнице, а позвонили в соседнюю квартиру на той же площадке.

Им открыл человек с крупным лицом и гривой седых волос. За толстыми стеклами очков мягко улыбались серые глаза.

— Здравствуй, Казак! — приветствовал его Огнянов.

— Здорово! Я уже давно жду тебя. Входите.

Они вошли в уютно обставленную комнату.

— Простите, я вас не познакомил. Мой помощник, лейтенант Косев.

— Ну как? До чего добрались? — спросил хозяин, собирая разбросанные по столу мелко исписанные листки.

— К нам заходила Абаджиева, — продолжал он. — Разыскивала по телефону своего сына.

— Я ее отослал, чтобы остаться одному. Она меня ввела в комнату сына, точно над комнатой Петруши. Когда Абаджиева вышла, я взял свой телеграфный ключ и постучал несколько раз.

— Я понял передачу, — вставил Огнянов. — «Стол примыкает к радиатору… Стол примыкает к радиатору».

— Это я передал из квартиры Абаджиевых, — усмехнулся лейтенант.

— Так я и думал, — ответил подполковник.

— А как были слышны другие две передачи, из квартиры Карагезовых? — спросил Косев.

— Первая передача слышна была глухо, звук тупой, неясно проходил по трубе.

— А вторая?

— Ее мы тоже уловили, но и она была плохо слышна.

— На столе молодого Карагезова стоял телеграфный ключ. Первую передачу провел я, а вторую — он.

Огнянов задумался.

— В конце концов, — проронил он, — мы вертимся в замкнутом кругу двух квартир. Одинаково возможно, что воскресная передача велась с первого или с третьего этажа.

— Да, но она не могла одновременно вестись из обеих квартир, а только из одной из них. Из какой же? — хозяин вскочил и зашагал по комнате.

— Да, из одной из двух. Это необходимо установить, — подтвердил Огнянов, вынув блокнот, — И ты поможешь нам разгадать эту загадку.

— Как я? — удивился Казак.

— Да, да, ты поможешь. И, может быть, это будет совсем не трудно. Передача велась в прошлое воскресенье около 11 часов вечера. Нельзя ли выяснить, кто из жильцов этих двух квартир был в то время дома?

— Не легче ли будет установить, кто из них в это время не был дома?

— Правильно, Казак! — хлопнул ладонью по столу довольный сотрудник.

— Чего же именно ты хочешь от меня?

— Уточнить, кого из членов этих двух семей в воскресенье вечером не было дома.

Казак подумал.

— Расспрошу женщин! — сказал он, вышел из комнаты и через четверть часа вернулся веселый.

— Разлюбезное дело! Все выяснено благодаря женщинам.

— Ну говори.

— Исключи первый этаж!

— Ты уж очень категоричен.

— Я забыл тебе сказать, что мы с женой в воскресенье до полуночи сидели у Карагезовых. Поджидали детей. Моя старшая дочь, молодой Карагезов и еще две соседки были на экскурсии. Мы ожидали их возвращения.

— А другой брат, музыкант?

— И тот вернулся в полночь.

— Ну а третий этаж?

Усмешка на лице Казака исчезла.

— Кажется, и их надо исключить.

— Почему?

— Старики были в Тырнове, вернулись поздно ночью. А сын ездил в Тревну, к своей невесте. Уехал в субботу, вернулся в понедельник.

— То же самое поворот и его мать, — вмешался Лейтенант Косев.

Подполковник глубоко задумался, опустив голову. Через несколько минут он выпрямился, лицо его повеселело.

Итак, в прошлое воскресенье там, на третьем этаже, никого из жильцов не было. Но это еще не значит, что передача не шла оттуда. Однако, кто же передавал?

Огнянов и Косев вышли. Подполковник направился к себе в управление, а Косев опять пошел вверх по лестнице.

Огнянов мог бы предоставить Косеву самостоятельно проверить, из какой квартиры велась передача. Но он не случайно отправился вместе с лейтенантом.

Подполковник был суровый, редко улыбающийся человек. Никто бы не поверил, что он пришел просто полюбоваться на работу юного лейтенанта. А между тем, это было так. Ему нравилась сообразительности и находчивость молодого разведчика. Кроме того, он хотел представить себе, что выйдет из Косева в дальнейшем, когда пройдут годы, и сам он, Огнянов, уже не будет занимать свой пост.

Будет ли у Косева, думал он, достаточно душевных сил, чтобы все так же сидеть в часы отдыха на скамейке в соседнем сквере, с газетой в руках, и печься на солнышке, жмурясь от удовольствия? Не потухнут ли светлые огоньки в его глазах, не станет ли он таким же суровым и замкнутым, как его теперешний начальник?

Размышляя об этом, Огнянов сам себе задавал вопросы:

— Если бы служба не принуждала меня постоянно быть на боевом посту, хватило бы у меня сил целыми сутками просиживать в этом кабинете?

И, широко усмехнувшись, возражал себе:

— А, в сущности, разве кто-нибудь мне приказывал работать вдвое против положенного?

Он сознавал, что нетерпение, снедающее его нетерпение, побуждающее не отрываться от работы, основано на чувстве ненависти к врагу, и испытывал самого себя:

— Да, ненависть, постоянное чувство ненависти, а для чувства любви так и не остается места?

И тут возникали новые вопросы:

— А этот прекрасный мост через Марицу, который мог ко всем чертям взлететь на воздух? Ведь я мог бы часами стоять и любоваться его красотой.