Огненное погребение - [54]
– А что ты вообще знаешь? Ты в карты у него хоть раз выиграл?
– Нет.
– И я не выиграл. Он исполняет, нас и в хуй не ставит. Я ему все вспомню, дай срок.
– Да, никто у него не выигрывал… – Валерка начал думать вслух, причем с замедлением на пару фраз.
– А ты его статью знаешь?
– За тяжкие телесные…
– А часть, долбоеб ты, блядь, третья. Статья сто первая, часть третья – «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть». Это убийство, только по-другому называется. Он свою халяву подрезал и кинул на хате, она завернулась – а он сейчас исполняет для нас, втирает: «Хули она мне, блядь, передачу не несет?»
– Да ты что?
– То, блядь, то. Он убийца, смерть тебе присоветовал. Пока кровь матрац пропитает и на него потечет, ты уже ласты склеишь. Сколько у тебя крови?
– Не знаю…
– Литра три. А в матрац сколько впитывается? Эх ты, дурак, конченый дурак.
– Так что мне делать, Вован?
– То, что решили. Конь готов?
– Нет, я его не плел после того разговора, – виновато сказал Валерьян.
– Плети, и быстро, скоро у тебя следствие заканчивается.
В следующую смену бодрствовал Уголек.
Потом я.
Потом опять Уголек.
Грузили Валеру, в две смены грузили.
Валерьян перестал базарить, играть, есть. Не смотрел телевизор, при первой же возможности залезал на шконку и отворачивался к стене.
Нам он уже не доверял и старался тусоваться с Донецким.
За чифиром, допросами, игрой, шмонами и вот этим развлечением прошел месяц.
Когда холод стал невыносимым, мы оставили на виду карты и хату раскидали.
Валерьяна вскоре выпустили на волю, а меня с Угольком нет.
И правильно, мы нелюди.
The blues
Суд у меня должен был начаться через две недели, сон становился все хуже. Морально я давно был готов получить свою пятерку, ну, может, четыре с половиной. Меньше никак не выходило, хотя, конечно, надежда умирает последней. Сама мысль прийти из-за полной хуйни на зону груженым, шо верблюд, отнимала сон.
Хата не спала, движение было в три смены: жрали, спали, жили по очереди. У государства не хватало места для своих граждан.
Народ был непуганый, первоходчики, почти всем заходили дачки, был телевизор, короче, веселились вовсю. В то время беспредел на усиленном режиме был скорее нормой, чем исключением.
«Велосипед», «балалайка», «космонавт»…
Из соседней хаты выгнали на строгий ксиву:
«Мы тут поймали одного, дрочил на параше, что с ним делать?»
Строгачи попросили подогнать чая, вопрос охуенно серьезный, надо не спеша чифирнуть, обдумать, дело нешутейное, решается судьба человека. На другой день прислали приговор:
«Или помогите, или не мешайте».
Сокамерники, арестанты не в рот ебаться, за этот год утомили.
Пиздячить домино об стол с размаху я их отучил давно. Но не запрессуешь же всех из-за своей бессонницы, не по понятиям. Опять же, телевизор орал, шо невменяемый: «Миша Шуфутинский с новым клипом „Ножи!“„Днем программы отключали, кризис, ну да телик ловит частоту, на которой пиздит какое-то радио. Тюремное радио выдрали сразу же, как только зашел телевизор – у хозяйской радиоточки нет регулятора громкости, а играли в нем вести с полей, радиостанция „Маяк“, концерт заслуженной артистки Ольги Басистюк, а также объявления типа: «…также запрещается наносить татуировки себе и своим сокамерникам…“
Через день по этажу ходил фельдшер, маленький черт Коля, погоняло Мыкол.
Младший лейтенант, не хуй; судя по его высокомерной заточке, он легко лечил от всех болезней.
Выпросить у него колесо было трудно, но возможно, я решил попробовать.
Дождавшись его прихода, я засунул жало в кормушку и стал ему втирать про бессонницу, травму черепа и т. д. Микропидор долго не вникал, нырнул в какую то литровую медицинскую банку с широким горлом и зачерпнул горсть таблеток. Я от такой щедрости охуел, подставил ладони и отвалил, пока Мыкол не передумал.
Сев за стол, я рассмотрел богатство – такие себе ниже среднего размера колеса, грязно-синего цвета, без надписей, края слегка заовалены, короче, мелкое синее НЛО. Дал он мне их штук сорок – невиданное дело даже для такой жирной тюрьмы, как Лукьяновка.
Для начала я закатил два колеса. Потусовался по хате, посмотрел, как пацаны запалили вату и задули дым под одеяло некоему Лемонти, свинокраду. Он здесь сидел уже давненько, спускаться с верхней шконки ему разрешали только на парашу и пожрать, он себе накрывался одеялом с головой и так проводил время.
Колеса не действовали, сна не было.
«Может, они из-за веса не действуют, поболее надо?» – призадумался я и закатил еще два. Через час, поняв, что ничего, даже самого далекого, я не дождусь, принял еще два колеса.
Неожиданно стало тяжело ходить. Я присел на шконку.
«Не наебал, пидорчонок, видно, просроченные были, вот не сразу и торкнули…» – с этой мыслью я стал раздеваться и залез под одеяло. Закрыл глаза, полежал. Однако мысли не путались, как от сонников, а просто тормозились. И мысли были такие: «Блядь, надо встать и одеться, не то – пиздец!!!»
На вторые сутки камера с интересом наблюдала, как я раздеваюсь, укладываюсь, после этого сразу же встаю, одеваюсь, иду к параше, стою на ней минут десять, пытаясь поссать, возвращаюсь на шконку, раздеваюсь…
