Огненная река - [61]

Частный дом возле реки, где находилась его квартира, оказался деревянным и старым. Всё осталось по-прежнему. С тех пор, как я был у него в последний раз, прошло довольно много времени, но ничего не изменилось. По-прежнему здесь было бедно и грязно. Тротуар был мокрым, нищета въелась в стены, как бактерии. Из открытых окон доносились женские хриплые голоса, по улице бегали голые дети. Из каждого окна неслись какие-то звуки, ими были забиты все переулки и здания; где-то плакал ребёнок, которого лупила мамаша. Кажется, что здесь занимались только тем, что ели и сношались. Каждая щель деревянных зданий воняла чужим жильём. У меня было ощущение, что время здесь остановилось. Никакой ливень не смог бы смыть эту грязь. Несмотря на это, дети бесконечно рождались и вырастали.

Его квартира находилась в самом углу второго этажа. Я сделал шаг по лестнице, ведущей наверх. Доски, из которых она была сделана, оказались слишком тонкими, так что как я ни старался ступать осторожно, она всё равно скрипела. Я боялся деревянной лестницы, по которой поднимался каждый раз, когда должен был попасть к нему. Скрип под подошвами раздавался в моей голове ещё до того, как я делал шаг, и я не мог понять, что скрипит — лестница или мои мозги, и вскоре моя голова начинала раскалываться. Чтобы не зацикливаться на этом, я поспешно делал следующий шаг, один скрип следовал за другим, от этого сознание разбивалось на мелкие осколки, и в итоге моя обыденная жизнь превращалась в песок, и песок этот легко опадал.

Дверь была заперта. Я вынул из кармана ключи, вставил их в замочную скважину, и замок с чистым звуком «клик» открылся. Это был очень неправдоподобный щелчок. Женщина продолжала лупить ребёнка, поэтому ещё неправдоподобней было слышать, как сцеплялись металлические детали замка. Окончательно потеряв силы, я открыл дверь и вполз в его комнату.

Здесь был беспорядок, будто хозяин спешно собирался в путешествие. Поэтому казалось, он где-то среди валяющейся одежды или под мятой простынёй и вот-вот появится с улыбкой. Конечно, он не появился. Только везде толстым слоем лежала пыль, как осадок его дыхания. Она поднималась и шуршала. Солнечные лучи были мутными от пыли. Я открыл окно. Осевшая пыль, словно стараясь воскреснуть в колыхании воздуха, залетала ещё живее. Я начал тщательно обследовать комнату. Сначала я опрокинул корзину для мусора и вытряхнул её. Выпали только окурки и пепел. На столе валялась высохшая авторучка, пузырёк с чернилами остался открытым.

Можно было подумать, что хозяин этой квартиры ненадолго вышел из дома. Не было никакой записки. В глаза бросилась открытая книга, лежащая на подушке на кровати. Когда я взял её, пыль взвилась в воздух. Я пробежал взглядом открытую страницу.

«Города твои будут разорены, останутся без жителей. Посему препояшьтесь вретищем, плачьте и рыдайте, ибо ярость гнева Господня не отвратится от нас…»

Это была книга Иеремии. Я потерял интерес к чтению и бросил её на пол. На страницы, как пепел, оседала пыль. Я даже представить себе не мог, что он читает Библию, и мне это было неприятно. Я не мог найти вещей, говорящих о нём, и чувствовал усталость. Присев на кровать, я ещё раз ощупал глазами комнату. И вдруг от неожиданности ахнул: «Как же я не заметил этого?» На ящике стола, на который я сначала не обратил внимания, висел небольшой изящный замок. Я достал ключи и подошёл к нему. Не успел я воткнуть в замок ключ, как вздрогнул от испуга и отвёл руку, потому что кончиками пальцев почувствовал страх. Я вдруг подумал, что из ящика могут потянуться его белые руки и крепко схватить меня. Я отошёл от стола в сомнении. Меня охватило желание поскорее уйти отсюда, заперев комнату. Ведь он умер. Не будь трусом! Я уговариваю руку, держащую ключ. Но замок заело. «Давай, немножко успокойся и попробуй ещё раз», — произнёс я вслух и вернулся к кровати. Я жутко устал и упал навзничь. Солнце было нестерпимым. Я встал, шатаясь, задёрнул шторы и закрыл солнце. От сильного рывка угол занавески отогнулся. Пробивавшиеся в щель лучи образовали на полу треугольник. Грубые голоса женщин, металлические крики детей так отчётливо проникали сквозь стены и пол, что я даже мог их потрогать. Я глубоко зарылся головой в подушку. Когда-то я его спросил, почему он живёт в таком шумном районе, не лучше ли ему переехать в тихое место? Тогда он со слабой улыбкой очень неопределённо ответил: «Как тебе сказать…» Звуки с нижнего этажа и из соседней квартиры постепенно разрушались, они смешивались и превращались в тесто. Становились постепенно смутно-мягкими. Они превращались просто в смесь шумов, гудели и расходились. Я погрузился в сон.

Проснувшись, я почувствовал, что обе миндалины распухли. Я открыл глаза в темноте, которая сменила огромный розовый бутон солнца и накрыла меня, и прежде чем образы возвратились ко мне, мучаясь, я стал перебирать воспоминания. Это для меня не совсем незнакомое состояние. Время от времени я просыпался на твёрдой деревянной кровати казармы, ощущая, что рубашка туго сдавливает горло и руки, и с треском разрывал воротник и манжеты.