Огненная река - [60]

— Не хочешь уйти?

Я спросил ещё раз громче. Чхэхи молча отряхнула свою юбку.

Мы спустились по лестнице. Деревянные ступени слегка поскрипывали. С последним шагом наши ноги погрузились в солнечные лучи, скопившиеся под лестницей. Чхэхи хмурила брови от слепящего солнца. Её глаза были красными и уставшими.

— Куда мы пойдём?

Я спросил, искоса глянув на неё. Перед нами стоял неожиданный полдень, я не знал, что делать дальше.

— Я пойду домой.

Чхэхи ответила, сжав пальцами виски. Она выглядела такой уставшей, что это показалось мне совершенно правильным. Я опять замолчал. Солнце, наполнявшее улицу, было густым, как вода в реке, и мы словно плыли в нём. Чхэхи уже шла к автобусной остановке. Я следовал за ней.

— Возьми такси.

Это было единственное, что я мог ей сказать. Она остановилась, будто выражая согласие.

Когда подъехало такси, я посадил её в салон и сунул руку в карман, чтобы достать деньги. Вместе с купюрами пальцы нащупали маленький твёрдый предмет. Моя рука в кармане напряглась. Таксист и Чхэхи удивлённо смотрели на меня. Я, в свою очередь, растерянно смотрел на них.

— Что с тобой?

Она высунула голову из машины, будто собираясь выйти оттуда.

— Нет, ничего.

Я смущённо махнул рукой.

— Ну, ладно.

Чхэхи хлопнула дверью такси. Сунув в карман руку, я старался сосредоточиться на том, чтобы идти как можно медленней и спокойней.

Почти три месяца назад мне в часть привезли посылку. В ней была пара ключей. Когда я развязал крепкую упаковку из нескольких слоёв бумаги и достал их, ключи блеснули, словно живые. Этот блеск я воспринял как какое-то предчувствие, точнее, это и было предчувствием утраты. Я должен был бежать к нему, так было бы правильнее. Вместо этого я обнимал Чхэхи, бормотал невпопад: «Давай поднимемся высоко, и там споём песню», — и рыдал. Я должен был найти его смерть, которая пряталась, может быть, где-то на песчаном морском берегу или сладко улыбалась из густых зарослей. Потом я должен был разжать его закоченевшие пальцы и крепко сжать его смерть в своих руках. Но вместо этого я обнимал Чхэхи, повторяя его слова и не замечая этого.

Когда я уходил от него, он заметно нервничал. Он ещё глубже проник в меня, наши пенисы часто двигались в наслаждении.

— Теперь я не пишу матери.

Он сказал это после нашего совокупления, когда я раздвинул шторы и смотрел сверху на сад. Он старался говорить равнодушно, но я понял смысл его слов. В его глазах, где блеск гомосексуальности уже исчез, я чётко видел некое волнение. Он точно на меня рассчитывал, это было заметно по его нерешительному виду. Он пил сочжу, прижимался лицом к моему плечу и плакал.

— Чонсу, давай поднимемся высоко.

Это было весной, когда деревья наливались соками. Мягкие листья блестели даже ночью, я старался отвлечь его, но он тихо сопротивлялся: «Нет, нет», — и стуча кулаком себя в грудь, продолжал рыдать. Я уговаривал его завести подружку.

— Ведь наверняка есть хорошие девчонки среди студенток в университете?

Он посмотрел мне прямо в лицо и сказал: «Ты надо мной издеваешься? Ты смеёшься надо мной?» Всё это происходило в то время, когда я тайком начал его предавать. Наконец я ушёл в армию, будто сбежал; так я пытался избавиться от его белых рук, и, в конце концов, он ушёл из жизни, оставив мне два ключа. Наверняка, ему было тяжело найти меня после того, как я отдалился от него, но в итоге он прислал мне пару ключей. Зачем, мне не понять до сих пор. Но ключи, будто так и должно быть, прилипли ко мне и тормозили все мои действия и разум. Это было своего рода кодированием; с тех пор я все дела откладывал на потом.

Я остановился от сигнала гудка, рвущего барабанные перепонки. Сначала в глаза бросилось синее небо. Но автобус, почти наехавший на меня, и свирепое лицо водителя, высунувшегося из окна, легко смогли стереть ощущение от синевы неба. Я стоял посреди проезжей части. Впереди и сзади дорога была забита транспортом. Получилось, что я был заперт в крошечном пространстве, и из всех открытых окон машин на меня уставились пассажиры. Я растерялся. Попятился назад и с трудом выбрался оттуда. А водитель с сердитым лицом продолжал кричать на меня. Из-за рёва автомобильных сигналов я не различал его голоса, но догадывался о банальности его ругательств; я даже чуть не рассмеялся. Наверняка он кричал что-то вроде: «Псих, жизнь тебе надоела?»

Солнце никак не заходило. Будто полдень собирался остаться навсегда. Появлялось ощущение, что я преследую солнце. Я устал от шума, бегущих машин, забитых дорог, постоянно толкающих меня плечами людей, от равнодушия их взглядов, от втиснутого в рамку высокомерия полдня, который длится вечно, от тех трёх дней, которые я провёл с ним, и ключей, которые лежат сейчас глубоко во внутреннем кармане моей куртки. Мне казалось, что я не в состоянии справиться со всем этим. Я старался сосредоточиться и шагать как можно медленнее.

Вчера я попросил трёхдневный отпуск. Последние три месяца моим сознанием постоянно управляли два ключа, и я четко осознавал, что дальше тянуть с этим нельзя. Я был абсолютно беспомощен, я должен был принять эти ключи в качестве собственности, и эта мысль постоянно крутилась в голове. В свою очередь, владеть ключами означало владеть его смертью. Я хорошо всё продумал и, когда начальник отдела кадров выписывал увольнительную и добродушно сказал: «Эй ты, наслаждайся по полной!» — я ответил на это совершенно спокойно: «Конечно, у нас ведь медовый месяц». Однако сегодня, в первый день отпуска, я отложил визит к нему. Я позвонил Чхэхи, и мы вместе валяли дурака всю первую половину дня; я опять тянул время. Но оно твёрдыми челюстями держало меня в своей пасти и не собиралось отпускать. Я достал из кармана ключи и положил их на ладонь. Они были влажными от пота. Под солнцем они не блестели, они были всего лишь металлической штамповкой. Сунув ключи обратно в карман, я двинулся вперёд, бормоча: «Чего же я боюсь?» Я остановился. Слепило солнце. Приложив ладонь козырьком к глазам, я начал соображать, в каком направлении идти.