Огненная проповедь - [22]

Сначала мне являлись видения только с резервуарами. Затем в этих резервуарах я увидела тела людей, плавающих в жидкости, столь вязкой, что все движения казались замедленными и вялыми, даже колыхания волос. У каждого изо рта свисала трубка. Но больше всего ужасали глаза. У большинства глаза были закрыты, остальные же поражали абсолютно пустым и безжизненным взглядом. Их нельзя назвать людьми – скорее, останками людей. Мне вспомнились слова Зака, когда я жаловалась на свою участь: «Есть кое-что и похуже, чем эта камера, и мы можем сделать это с тобой».

Особенно остро я чувствовала резервуары, когда приходил Зак, хотя теперь его посещения стали совсем редки. Но эти образы окружали его так же неотвязно, как запах. Когда я слышала поворот ключа в замке, то передо мной всплывали лица с закрытыми глазами и с трубкой во рту, и после его ухода они витали вокруг меня и не рассеивались еще несколько часов. Все они были Омегами, навечно заключенными в стеклянных чанах. Шли месяцы, и хотя Зак наведывался всё реже, мои видения с резервуарами стали почти постоянными. Они отнюдь не выглядели абстрактными, наоборот, стали не только реальными, но и совсем близкими. Я почти физически ощущала их присутствие, возможно, всего в сотне футов отсюда. Чувствовала их настойчивое притяжение так, что, казалось, нашла бы к ним дорогу безошибочно. Помещение с резервуарами точно превратилось для меня в ориентир, такой же, как когда-то, в долине моего детства, была река. Вторым ориентиром моей воображаемой карты крепости являлась сама камера. А глубоко под нами текла река. Я чувствовала ее непрерывное течение, которое дразнило меня, застрявшую здесь в неволе.

* * *

Однажды Исповедница открыла дверь, но в камеру входить не стала.

– Вставай, – велела она, придерживая распахнутую дверь.

Я не покидала камеру больше года. Подумалось даже, уж не собралась ли она меня пытать. Последние месяцы меня иногда пронзал страх – боялась, что схожу с ума. Мне не верилось даже в маленький отрезок коридора, видневшийся в открытую дверь. Глаза настолько привыкли к тесной камере, что бетонный коридор казался сейчас таким же невероятным, как горная тропинка в лучах солнца.

– Поторопись. Я собираюсь тебе кое-что показать. Времени у нас совсем немного.

Даже в сопровождении трех вооруженных солдат и Исповедницы, смотревшей на меня с нетерпением, я не могла скрыть свое возбуждение, когда шагнула за дверь.

Она отказывалась говорить, куда меня повели, как отказывалась вообще отвечать на любые мои вопросы. Она быстро шла на несколько шагов впереди, а солдаты замыкали наше шествие. Как выяснилось, идти предстояло недалеко. Мы прошли до конца коридора, минуя запирающуюся дверь, затем спустились на один лестничный пролет и оказались в другом коридоре с еще целым рядом дверей, таких же, как в моей камере: серая сталь, узкая щель у пола для подноса с едой, окошко для наблюдения, открывающееся только снаружи.

– Мы идем не на улицу? – спросила я, взглянув на двери.

– Это не прогулка и не пикник, – произнесла она. – Это то, что тебе нужно увидеть.

Она подошла к третьей двери и открыла смотровое окошко. Как и в моей камере, здесь оно открывалось не часто, и заслонка отодвинулась туго, со ржавым скрипом. Исповедница отступила на шаг.

– Давай, – она кивнула в сторону окошка.

Я подошла к двери и наклонилась поближе. В камере было темно, свет единственной электрической лампочки казался тусклым по сравнению с коридором, освещаемым множеством ламп. Но затем глаза привыкли к полумраку. Камера выглядела в точности как моя. Та же узкая койка, те же серые стены.

– Посмотри повнимательней, – сказала Исповедница, и ее теплое дыхание овеяло мое ухо.

И я увидела мужчину. Он стоял, прислонившись к стене, в самом темном углу камеры, и настороженно смотрел на дверь.

– Ты кто? – спросил он, шагнув вперед и прищурившись, чтобы лучше видеть. Его голос казался таким же скрипучим, как заржавевшая заслонка смотрового окошка.

– Не разговаривай с ним, – приказала Исповедница. – Просто смотри.

– Ты кто? – спросил он еще раз, теперь громче.

На вид он был лет на десять старше меня. Я не встречала его, когда мы выходили в бастион на прогулки, но длинная борода и бледная кожа мужчины говорили о том, что сидит он здесь давно.

– Я – Касс, – назвалась я.

– Нет смысла разговаривать с ним, – сказала Исповедница. В ее голосе слышалась скука. – Просто смотри. Это вот-вот произойдет. Я уже несколько дней предчувствовала, что это случится.

Мужчина подошел еще ближе и остановился всего в шаге от двери, так близко, что я могла бы дотянуться до него через маленькое окошко. У него не было одной руки. Клеймо виднелось сквозь спутанные волосы.

– Там еще есть кто-то с тобой? – спросил он. – Я не видел никого уже несколько месяцев. С тех пор, как они привели меня сюда.

Он сделал еще шаг и поднял руку, а затем согнулся. Это произошло совершенно внезапно, будто его ноги подкосились, как оседает песчаная дамба в сильный дождь. Рука прижалась к животу, тело дважды вздрогнуло. Он приоткрыл рот, но не издал ни звука, лишь выпустил струю крови, которая в тусклом свете казалась черной. Больше он не шевелился. Я не могла вымолвить ни слова, только отпрянула от двери, когда он упал. Прежде чем я успела опомниться, Исповедница схватила меня за руку и повернула лицом к себе.