Огненная арена - [34]

К Кацу сразу подскочил официант в черных брюках и белой сорочке с бантиком.

— Добрый день, господин, — произнес он вежливо. — Давно у нас не были. Позвольте вас проводить в кабину?

— Да, будьте так любезны…

Они ступили за перегородку и оказались в маленькой кабине, в которой стоял столик, два кресла и кушетка. На столе, прикрытая наполовину салфеткой, поблёскивала бутылка шампанского. Тут же сверкали хрустальные бокалы и рюмки. Официант подал меню.

— Будьте добры, откройте нам пока шампанское, — попросил Кац и улыбнулся Галие. — Я так устал и захотел пить, просто ужасно. Позвольте, я вам тоже налью?

— Ой, Зиновий, Зиновий, куда вы меня привели? — испуганно и отрешенно, как человек, готовый на все, проговорила Галия.

— Галечка, милая… Живем только раз… И неизвестно, что нас ждет впереди. Стачки, забастовки, революции… Как это пошло. Прошу вас, милая. — Он дотронулся до ее бокала и выпил. — Пейте, Галечка. Сейчас придет лакей и мы попросим… Чтобы вы хотели заказать?

Тут он услышал шаги, и, оторвав взгляд от меню, увидел перед собой незнакомого человека. Галия сидела спиной к вошедшему и, не зная, кто он, продолжала говорить:

— Паюсной икорки возьмите… Кебаб, разумеется…

— Значит, кебабу захотелось, ханум? — насмешливо спросили за ее спиной и, повернувшись, она увидела Амана.

— Аман?! Боже мой, Аман… Как вы сюда попали?

— Это мое любимое место, ханум, — ответил он нагло. — А вот как вы оказались здесь, да еще с мужчиной?

— Аман, дорогой мой, не сердитесь… Я сейчас же уйду… Умоляю вас, Аман, не говорите Черкезу!

— Ханум, долг обязывает меня обо всем, что видели мои глаза, сказать старшему брату… До свиданья…

Аман круто повернулся и ушел. Зиновий Кац сидел с разинутым ртом и не знал, что ему дальше делать. Галия всхлипнула, вынула из сумочки платочек, утерла глаза и выбежала из кабины. Она не помнила как оказалась на улице и каким путем добралась до дому. Все ее существо было пронизано стыдом и страхом за будущее. Она не знала — что с ней станется, но прекрасно понимала, какая кара нависла над её бедной головушкой. Войдя во двор, Галия проскочила мимо женщин и, оказавшись в комнате, с каким-то ожесточением сняла свое нарядное платье и надела домашний халат. Все ей теперь было ненавистно здесь: и люди, и комната, и вещи. И мысли у нее были самые паскудные и жалкие: «Неужели Аман не пощадит? Неужели скажет?" Думая об одном и том же, она то и дело приотворяла дверь и смотрела — не пришел ли Аман. Но Амана все не было и не было. И Галия вспомнила: наверное, он в цирке. Вот и темнота опустилась на двор.

И вместе с темнотой вползла в комнату невероятная жуть. Галия сидела на кровати при зажженной свече и все время думала: «А если Аман напьется и сам зарежет меня, в отместку за позор старшего брата? О аллах, аллах, смилуйся над несчастной!»

Аман и Ратх возвратились в двенадцатом часу ночи, когда все спали. Ратх тотчас разделся и залез под одеяло. А Аман словно и не собирался ложиться. Он закурил, вышел за порог, вновь вернулся, испуская какие-то судорожные вздохи. Ратх поинтересовался:

— Что-то с тобой сегодня творится, Аман? Рассеянный какой-то. Я думал, ты слетишь с лошади, когда делал сальто. Едва устоял на панно.

— Да нет, ничего… Просто мысли всякие, — отозвался Аман и вновь вышел за порог.

— Аман, ты скоро ляжешь? — вновь окликнул его Ратх.

— Ты спи, я немного подышу свежим воздухом. Аман курил, прохаживаясь взад-вперед перед дверью

И с тоской поглядывал на едва светящееся, завешенное окно Галии. Но вот он решительно бросил папироску, раздавил ее каблуком, огляделся по сторонам и тихонько поднялся на веранду. Крадучись, он подошел к двери Галии. Кажется, она не была заперта. Аман потянул за ручку и дверь поддалась, чуточку скрипнув. Галия полулежала на кровати.

— Аман! — вскинулась она, испугавшись. — Аман, ради аллаха.

— Тише, ханум, — проговорил он заплетающимся языком. — Я только что вернулся из цирка и еще никому не успел рассказать.

— Аман… Но ты же мужчина… Неужели мужчина способен на предательство?

— Предательство? — усмехнулся он и облизнул сухие губы. — Вы считаете, что заступиться за честь родного брата, это предательство?

— Аман, но разве ты не знаешь, как несправедлив ко мне твой брат? Разве тебе неизвестно, сколько обид терплю я от него?

— Мне все известно, Галия. Но ты-то знаешь, что тебя не только Черкез, но и все наши женщины не любят? И дело тут не только в том, что ты опозорила его в цирке. Ты позоришь его тем, что уже два года живешь с ним, а у вас все еще нет ребенка. Об этом только и судачит Нартач-ханым.

— Я не виновата в этом, Аман. Еще неизвестно, кто виноват, он или я.

— И ты, значит, решила проверить с чужим мужчиной свою невиновность? — Аман злорадно засмеялся.

— Не кощунствуй, Аман…

— Эх, Галия, Галия… Если тебе не по нраву Черкез, неужели надо искать мужчину на стороне? Разве не нашлось бы среди своих?

— Аман, о чем ты говоришь?

— Ты виновата, красавица… Виновата — понимаешь? — Аман приблизился к ней и властно взял ее вялую, совершенно безвольную руку. — Неужели я хуже того?

— Аман, опомнись… Что ты делаешь?

— Галия, молчи… Не говори больше ни слова… Я люблю тебя… Люблю больше всех на свете… Мы умрем вместе, Галия… — Он понес что-то бессвязное и властно снял с женщины халат, сорочку… Он насладился ею в жестоком порыве безрассудства, и, отдышавшись, тихонько засмеялся…