Оглянись, незнакомый прохожий… - [13]
– Это мне родственница с Украины уже солененькие прислала, – сказала старуха, в очередной раз удивив меня тем, что зашла незаметно и сходу прочитала мою мысль.
До обеда еще было много времени, являться на глаза бригадиру в подвыпившем состоянии мне не хотелось, поэтому я решил проспаться.
– Давай, Ян Карлович, комнатку покажи, где можно разместиться.
И дед повел меня в мои будущие апартаменты. Комнатка была небольшая и пустая, совсем без мебели. В ней было чистенько и на большом окне стояли цветы в горшочках. Я быстро собрал кровать. Положил матрас и, сунув под голову свою спортивную сумку, захрапел.
Глава 13
В этот раз спал я как-то очень осторожно, что ли, боясь проспать. Сколько можно! Сквозь сон я чувствовал, что мне щекочет ноздри что-то мягкое. Муха, наверное, подумалось мне сквозь полудрему, и я машинально отмахнулся. Но это что-то мягкое снова защекотало мне ноздри, и я чихнул. Кто-то тихонечко захихикал. Я повернулся набок, не открывая глаз, и опять это что-то мягкое полезло в ноздри. Я чуть-чуть, едва заметно, приоткрыл глаза и увидел девочку лет двенадцати. Она была такой миленькой. Личико было совсем детское, но уже вырисовывались черты будущей красавицы-девушки. Одета она была как в кинофильмах про крестьянок. Тот же длинный сарафан. Поверх него приталенный жакет и платочек, синий-синий такой платочек повязан на голове. Девочка щекотала мне ноздри гусиным пером и тихонечко хихикала.
Я резко схватил ее за руку.
– Ах ты, проказница, попалась! Щас экзекуцию будем делать! – с этими словами я выхватил у нее перо и начал водить по ее личику. Она весело смеялась, не визжала, как обычно это делают все девчонки, и ловко вырвалась из моих рук. Уходить она не спешила.
– Зося, ашче дождешся у мене. Сядне же розгами отхайдакаю, – послышался голос старухи.
– А, так ты Зося? – сказал я и скорчил рожицу. Зося опять весело рассмеялась.
– Зоська! Рано табе ешче возле хлопцев крутиться.
Это опять старуха из другой комнаты покрикивала, почему-то сейчас с польским акцентом. Зося выскочила из комнаты и старуха уже тихим голосом стала ее ругать, слов было не разобрать.
Спать уже не хотелось. Я резко вскочил. Чувствовал я себя прекрасно. Хмель испарился. Настроение мне Зося подняла и я двинул на улицу. Возле полисадника стояли ведра с водой и на лавке лежало коромысло. Видно, дед ходил за водой. Он неподалеку громко морочил голову какому-то мужику насчет Бангладеш и сокрушался, почему у них такой пролетариат вялый. Мужик поддакивал и время от времени вставлял:
– Карлыч, мне бы рублик на бутылочку вермутика! А уж я тебе достану, сколь скажешь, столь и достану.
Я схватил одно ведро, вылил воду себе на голову и, крякнув, сделал сальто.
Мужик с дедом уставились на меня. Я махнул им рукой и помчался ближе к мастерской. Хоть было еще рановато, но я решил твердо больше не опаздывать. Да и присмотреться хотелось к людям и к местности.
Выйдя за пределы села и пройдя метров пятьсот, я, наконец, увидел типовую мастерскую. Она была, как и в наших колхозах и совхозах, точно такая же. Рядом с мастерской был просторный сарай из досок. Ворота были открыты. В проеме ворот сидел пожилой мужик на двух табуретках сразу. Эту личность стоит описать, ибо таких личностей я больше не встречал за всю свою жизнь. Во-первых, почему он сидел на двух табуретках? Да потому, что на одной он просто не смог бы разместиться. Он был какой-то грушевидной формы. Начиная с головы и к низу, то есть к, мягко говоря, талии он расширялся настолько, что и двух табуреток было маловато. Телогрейка на нем была застегнута только на одну пуговицу под подбородком – двойным или нет, даже тройным. Необычайно тоненькие ручки были скрещены на животе. Он сидел, как истукан, неподвижно, и глядел куда-то в одну точку, прищурив один глаз. При взгляде на эту картину мне внезапно стало так весело, что меня понесло. Я в такие минуты терял над собой всякий контроль. Подойдя к мужику, я пощелкал пальцами возле его лица и начал:
– Что вы кушаете, товарищ? Вы так хорошо сохранились.
Мужик не шелохнулся, а только вздохнул.
– А вот не подскажете ли мне, гражданин Илья Муромец, где тут у вас трактора выдают? – продолжал я резвиться.
– И хто это? Ще це таки за нэдоразуминее?
– Ну, правильно, как только человек меньше вас ростом и по весу не дотягивает, и даже очень не дотягивает, так его можно недоразумением обзывать, – продолжал я кривляться и, решив произвести на мужика впечатление, крутанул сальто.
– Вот так можешь? Не мо-о-о-жешь. Спортом надо заниматься! – уже свредничал я.
– А я вот как могу!!! – мужик вдруг, несмотря на полноту, ловко вскочил и, схватив меня, с какой-то медвежьей силою зажал между ног. Приспустив с меня штаны, он начал хлестать меня по заднице крапивой. Но самое страшное, что находясь между ног у мужика, я заметил, что за всем этим наблюдает Володя Ткач и, хохоча, утирает слезы, накатившие от смеха. Приняв порцию крапивы, я стал обиженно натягивать штаны, ворча:
– Садюга, шуток не понимает.
– Та ни, я ж нэ садюга. Я ж Мрыль. Вот этого склада заведующий, – заржал он.
Еще один Мрыль. Да у них тут что, как казашка, так непременно Багланка, как хохол, так непременно Мрыль?
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».