Оглянись назад, детка! - [8]

Альдо ответил после пяти гудков.

— Как там погода? — спросила я.

— Как всегда, — ответил он гнусавым голосом, — целую неделю идет дождь и собачий холод.

Несмотря на то, что Альдо Чинелли жил в Лондоне уже лет десять, он говорил все с тем же жеманным болонским акцентом.

— Хотела поблагодарить тебя за письма.

Он зевнул.

— Не стоит. Я случайно обнаружил их у себя.

Наступило молчание.

— Послушай… Кто такой этот А.?

Наступило молчание.

— Понятия не имею, — наконец ответил он.

— Альдо, эти письма адресованы тебе.

— Мы с Адой были друзьями.

При упоминании имени моей сестры я оцепенела несуществующая реальность.

— Мне только известно, что он хотел быть актером, хотя учился в университете…

— И это все?

— Да, все. То есть нет. Ада мне сказала, что он не римлянин, а эмильянец, как мы… возможно, из Пармы, из Реджио Эмилиа, не помню…

— Она ни разу не называла его?

— Говорила, что должна какое-то время оставаться там.

— Какое-то время?

— Да, какое-то время, — со вздохом произнес он.

— Всего тебе хорошего, Альдо.

— И тебе.

Когда я вошла в агентство, Спазимо сказал мне, что в кабинете меня дожидается новый клиент.

Едва я открыла дверь, дородный парень с рыжими волосами воскликнул: «Добрый день!», пожал мне руку и произнес «Рад представиться: Альвизе Лумини».

У него были выпуклые зубы и механические движения. Весь вид его напоминал преподавателя катехизиса.

— Присаживайтесь, — сказала я, указав на кресло.

Он сел и покашлял, чтобы прочистить голос.

— Сейчас я вам быстро все объясню. Я из Беллуно, живу здесь уже пару лет… открыл небольшой стоматологический кабинет.

Он с ослепительной улыбкой смотрел на меня. Что тут удивительного? Напрашивается на аплодисменты?

— Продолжайте, — подбодрила я его.

— Батталья Сирена, так зовут мою невесту, ей двадцать девять лет, она живет на улице дэ Гомбрути, дом 43. Я собираюсь жениться и…

Я смотрела на него и ждала продолжения.

— Знаете, — пробормотал он, — меня гложут сомнения перед последним решающим шагом .

Я сделала вид, что не понимаю, о чем идет речь.

— Так вот… я ревнивый человек. Мне нужна определенная гарантия.

— Вроде того, что делает Сирена, когда вы не видитесь, и кто у нее был до вас?

— Именно так.

— А почему бы вам прямо не спросить все это у Сирены?

— Если бы я мог, я бы не обратился к вам, — ответил он, потупив взгляд.

— Справедливо, — согласилась я.

— В Беллуно у меня мать с больным сердцем и пять братьев. Все они приедут сюда на свадьбу…

Взмахом руки я дала ему понять, чтобы он продолжал.

— Я бы хотел, чтобы Сирена произвела на мою семью прекрасное впечатление. Мне не хотелось бы обнаружить… какие-либо пятна в ее прошлом, вы меня понимаете?

— У вас есть подозрения?

— Вовсе нет. Она прекрасная девушка, работает в ателье и творит на швейной машинке чудеса, но…

Без «но» никогда не обходится.

— Всякий раз, когда мы идем в ресторан, с ней непременно здоровается какой-нибудь мужчина.

— Возможно, у нее много друзей.

— Да, но мне хочется знать об этом больше. Ведь женишься только один раз в жизни…

Я не выдержала и рассмеялась:

— Господи, есть люди, которые женятся по семь раз.

— Это не мой случай, — прошептал он.

Мне осталось лишь сжать губы.

— Конечно, конечно.

Я дала ему бланк, чтобы он внес туда обычные сведения, взяла у него аванс и словами «Я сообщу вам» дала понять, что визит окончен.

Альвизе Лумини поднялся с кресла и крепко пожал мне руку.

Съев бутерброд в баре и выпив уже тысячную чашечку кофе, я вернулась в офис, от усталости уселась в кресло и склонила голову на письменный стол.

Что случилось с вещами Ады? Может быть, то же самое, что и с вещами мамы? Тетя Лидия, сестра папы, собрала все: часть предназначалась для бедняков, часть она оставила себе. Мне удалось взять розовую вязаную кофточку и жемчужное колье, которое теперь лежит в углу чулана. От Ады у меня осталось только несколько фотографий и серебряное обручальное кольцо, подаренное Джулио. Оно хранится у меня в ящике комода с другой бижутерией. Должна же у нее быть записная книжка, спросила я себя, с телефонными номерами своих римских друзей, людей, с которыми у нее были доверительные отношения. Я бы могла связаться с ними, чтобы выяснить. Но что мне выяснять?

Отец мой вернулся в Рим, так ничего и не узнав, и все повторилось точно так же, как тогда с мамой. Он избавился от всего, выбросил прочь, лишь бы ничто не напоминало о случившемся: для него это был выход. Он всегда решал за меня.

— Мое имя Ливио… Антонио… Марескальки.

Передо мной стоял, втянув шею в узкие плечи, тип с черными волосами, с которых обильно сыпалась перхоть на атласную рубашку цвета электрик. Ему понадобилось целых две минуты, чтобы сказать, как его зовут, при этом он делал, подобно оратору, многозначительные паузы.

Он напоминал администратора сомнительного заведения, хотя сразу сказал мне, что работает с Интернетом. Я не стала вдаваться в подробности. Поспав три часа, я чувствовала себя разбитой, да еще этот нервный субъект, появившийся без предупреждения.

— Послушайте, я не хочу торопить вас…

Из-под опущенных ресниц на меня смотрели его стеклянные глаза. Интересно, подумала я, какие успокоительные средства он употребляет: сероксат, элопрам или что-то посильнее?