Офицерша - [6]

С игры отправилась к ней Варвара, — еще не расходился с улицы народ и стоял спутанный гомон над степью. Шла Варвара, оглядывалась с опаской: не увидал бы кто, что к Ильинишне идет… Казалось ей: увидят, догадаются сразу, зачем в такой поздний час баба к лекарке пошла!..

Улицу прошла благополучно, а во дворе наткнулась-таки на постороннее лицо: Паранька, Гаврилы плотника жена, с чашкой квасной гущи вышла от Ильинишны.

— Ты чего сюда?

Смутилась, смешалась Варвара. Не сразу ответила:

— Про тарань спросить, — тарань продают будто у них, говорят… К Петровке тарани надо. Да вот опозднилась с улицей…

Прасковья взяла чашку из одной руки в другую и сказала равнодушным голосом, в котором послышалось Варваре спокойное понимание и недоверие к ее ответу:

— Тетки-то нет… Федот один в хате… Ну, да она придет зараз…

В чулане встретил Варвару старик с лохматой бородой, начинающейся почти из-под самых глаз, босой, в рубахе и подштанниках. Должно быть, спать собирался.

— Дядюшка, тетка Ильинишна дома аи нет? — робко спросила Варвара.

— Нету… В соседи ушла.

— Мне бы насчет тарани…

— Да ты иди в хату, — сказал старик понимающим голосом, — она придет. В хату зайди, а то увидит кто. В горницу пройди…

Видно было, что он уже привык к поздним посетительницам и знает, зачем они ходят к его старухе, — потому и не расспрашивает ни о чем.

Она вошла в избу. В избе стоял старый запах опары и овчинных шуб. В окно падал свет месяца и белым пятном лежал на полу. Звенел сверчок под печью. И из черных углов, притаившись, тихо дыша, изумленно и хитро глядел чужой дух, домовой. Не видно было его, но ясно чувствовалось его сдержанное дыхание, и жуть проникала в душу.

Прошла в горницу Варвара, села на кровать. Кровать, с твердою постелью, покрыта была самодельным полосатым ковром, сплетенным из старых лоскутьев. За кроватью, в угрубке, стоял прислоненный к стене мешок — должно быть, с шерстью. Свет из окон ровными белыми полосами, перечерченными черным переплетом, тянулся по полу, взбирался на кровать и на мешок. И мешок минутами до того походил на притаившегося коротконогого портного Агафошку, что, казалось, дышит, пыхтит и беззвучно смеется… И отставала кожа от страха у Варвары…

Кто-то вошел в избу и густым полушепотом пробормотал:

— Господи Исусе Христе…

Потом в дверях горницы показалась черная, круглая фигура.

— Ну, здорово, молодая! — сказала она, подойдя к кровати и заглядывая в лицо Варваре.

— Слава Богу, тетушка.

— Из чего хорошенького?

Варвара глядела на ее круглый, перетянутый вверху поясом занавески живот и молчала. Не хватало духу сказать правду и соврать не умела.

— Ты чья? Никак, Макарова сноха?

— Нет, я дальняя…

Ложь была бесцельна, смешна, не нужна, но инстинктивно хваталась за нее робкая мысль.

Старуха шумно вздохнула — вздрогнул круглый живот ее и прошел по горнице запах луку.

— Греха мне с вами, — сказала она, — то одна прибежит, то другая. Вот Горбачева Танька чуть не каждый месяц… Возьми, тетенька, три рубля, помоги… Ну, за три рубля я душу ронить не согласна…

«Не согласна!» — с ужасом подумала Варвара и сидела не шевелясь перед Ильинишной, которая вздрагивала перед ней своим круглым, перетянутым животом.

— Вот Понапольщикова сестра пятерку дала, — энто стоит дело похлопотать…

— Тетушка, да ты уважь! — сказала Варвара жалобным голосом.

— Уважь! А греха-то сколько!.. Душу ведь губишь…

— Уважь, тетушка…

Старуха помолчала, словно соображая, уважить или нет. Вздохнула шумно, и опять запахло луком.

— Сколько же ты дашь?

— Да рубля два наберу…

— Нет, за два рубля душу губить не стану. Как знаешь…

— Да кабы были… — жалобным голосом сказала Варвара, — а то взять-то негде…

— А ты с него и бери! С чернобрового-то своего… «Что ж ты, мол, распроделать тебя в кадык, — шить умел, а расшивать не хошь?..» Небось, найдет…

— Я тебе платок суконный заложу. Уважь, сделай милость… Опять вздохнула Ильинишна, и дрогнул круглый живот.

— И глупые мы, бабы… Прямо — овца! И на что заримся? Я сама молодая была… Бывало, за какой-нибудь оловяной двугривенный всю ночь не спишь… А теперь вот за стариком сплю — и горюшки мало!..

— Уважь, тетушка, сделай милость, — жалобно повторила Варвара…

— Ну, да уж чего ж делать, — развела руками старуха, — не пропадать же за ошибку… Помогу…

Не зажигая огня, чтобы не привлечь чьего-нибудь постороннего внимания, Ильинишна ощупью стала исследовать живот у Варвары. Нашла нужное ей место в левом боку и с силой надавила на него большим пальцем. Варвара вскрикнула от боли.

— Ну, ну! — грозно зашипела старуха. — Нежная какая!.. Маленький еще, — прибавила она деловым тоном, — недель восьми, не больше…

Потом опять начала давить без милосердия, и, стиснув зубы, мычала от боли Варвара…

— Цыц! цыц! — дыша на нее луком, шипела старуха. И мучила ее, с короткими перерывами, часа два такими пытками, которых Варвара никогда и не воображала. Потом села и, громко сопя носом, сказала:

— Ну, теперь денька через три зайдешь, там поглядим. Прихвати водочки с бутылку — нужна будет… Ох, грехи, грехи!.. Платок- то не забудь, принеси, а то и хлопотать не стану…

Согнувшись от боли, измученная, разбитая, Варвара проговорила умоляющим голосом: