Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [9]

Шрифт
Интервал

Я быстро научилась менять памперсы, стерилизовать бутылочки и кормить малыша. За исключением обычных забот, Диана с дядей Папой проявляли любовь к своему сыну очень странным способом: они ворковали над ним, мурлыкали и щипали маленького Скота за пухлые щёчки, и редко уходили, не взяв его с собой. Что касается меня, я была для них далёким прошлым. Мама едва догадывалась о моём присутствии и кормила меня исключительно редко. Дядя Папа был добрее ко мне, но никогда не вставал на мою защиту. Когда она засыпала, я кормилась из сахарницы, но старалась не бать слишком много, чтобы она ничего не заметила. Она снова стала привязывать меня к стулу или запирать в спальне, уходя из дома. Моё одиночество разделяла со мной моя кукла с выцветшими каштановыми кудрями и со всё понимающими кукольными глазами.

— Когда я вырасту, — часто говорила я ей, — и у меня родится ребёнок, я буду хорошо заботиться о нём.

Кукла внимательно смотрела мне в глаза, как если бы понимала каждое моё слово. Я полностью была уверена, что она слышит меня, но по какому–то секретному кукольному уговору ей было запрещено разговаривать со своей хозяйкой.

Однажды вечером, когда родители ушли, я услышала лёгкие постукивания в окно моей спальни, и снаружи донёсся знакомый шёпот:

— Это я — Мими, любовь моя.

Это была моя бабушка… она ждала за соседним домом, пока не очистится вражий берег, рискуя вызвать гнев Дианы, только лишь, чтобы увидеться со мной. Мими была единственным человеком на всём свете, к которому я была искренне привязана, и единственной, кто был со мою добр. Даже звук её мягкого голоса способен был облегчить страдания моего сердца. Она принесла сандвичи с арахисовым маслом и пакет розовых пончиков с взбитым кремом, всё это она умудрилась пропихнуть в щёлочку между стёкол. С того дня мои бабушка и дед стали часто меня навещать. Обычно Мими, принеся еду, вела со мной долгие беседы, прячась в кустах, в то время как дед зорко наблюдал за дорогой. Вот так проходили мои встречи с самыми дорогими моему сердцу существами: совершенно секретно через трещину в оконном стекле.

Второй брак моей матери совсем не был похож на несчастную жизнь с моим настоящим отцом. Он был похож на кусок американского пирога. Диана и Джек были завораживающей парой. У них был ребёнок, новый дом и новый белоснежный Крайслер—Империал, стоящий у входа в дом, а сам дядя Папа стал владельцем местного представительства автомобильной фирмы. Моя мать могла бы вести жизнь преуспевающей леди, но по–прежнему рая на земле не было. Такие же конфликты и ночные скандалы, как и с моим отцом, тогда, в его доме. Диана никогда не успокаивалась, пока не разобьёт и не порежет всё, до чего могла дотянуться.

Однажды ночью дядя Папа, очнувшись от глубокого сна, не нашёл Дианы у себя в постели. Он не нашёл её и нигде во всём доме. Только на следующий вечер он обнаружил, что его бесстрашная юная невеста подмешала в его вино сильнодействующее снотворное, благополучно улизнув из дома на всю ночь. Как ни было прекрасно и чарующе её появление, Джек не смог простить мою дикую, неприручаемую мать. Их злополучный союз не продлился и четырёх лет.

1961

Мы совершили стремительное отступление из престижного Брентвуда обратно в Голливуд, и втроём поселились в двухэтажном типовом крафтсмане на Харриет–стрит в квартале от Сансета.

Наша мать обычно спала до полудня или даже дольше, с телефонной трубкой в обнимку. Моей обязанностью было поддерживать в доме чистоту и следить, чтобы мой четырёхлетний брат не пищал. Если Скоту удавалось издать хоть малейшее чириканье и разбудить её, у меня возникали страшные проблемы.

В одиннадцать я была уже неуклюжей каланчой пяти футов шести дюймов роста, с длинными светлыми волосами, ничем не напоминающая готовый распуститься бутон.

— Ну, посмотри на себя! Разве я могла родить такую уродину? — постоянно слышала я от матери упрёки в мой адрес.

Во мне развилось чувство вины, быть обузой ей, но к несчастью мы не в силах были ничего изменить.

Диана завораживала своими талантами. Кроме её очевидной внешней красоты и безрассудности, у неё был писательский дар и замечательный голос, ещё она играла почти на всех инструментах. Она даже записала пластинку в стиле блуграсс для Электры. Ещё она была талантливой художницей, она могла скопировать любую картину вплоть до самого мелкого штриха, оставив далеко за собой самого искусного фальшивомонетчика. За что бы она ни бралась, казалось, делала она это без усилий. Но в дополнение к этому она была ужасающе эгоистичной и редко говорила, без того чтобы не сказать какую–нибудь гадость.

Самовлюблённый патологический нарцисс. Её увлечение наркотиками не имело никакого значения. Она глотала невероятные дозы возбуждающих, успокаивающих и болеутоляющих лекарств, какие только ни попадали ей в руки. Не думаю, что хоть раз видела её в нормальном состоянии без воздействия успокоительных таблеток. Она называла свои яды «витаминами» и хранила свои запасы в старинном докторском саквояже.

К её многочисленным талантам, она была также и трудолюбивой форточницей, свято верящей, что всё, до чего она могла дотянуться, принадлежало ей. Она внимательно штудировала все некрологи, выбирая адрес очередной жертвы. Поздними ночами я и мой маленький братец становились сообщниками мисс Дианы. Она находила незапертое окно и подсаживала меня или Скота в створку окна чужого дома, чтобы мы могли изнутри открыть входную дверь. Пока наша мама собирала находящиеся в доме старинные вещицы и другие ценности, один из нас находился снаружи и наблюдал за обстановкой вокруг. Она даже не брезговала стеклянными ручками с входных дверей и настольными лампами. Если бы проводили конкурсы среди воров, она, думаю, получила бы золотую корону. Затем мы помогали ей укладывать трофеи в машину. У меня не возникало никаких сомнений, что мы делаем что–то плохое, а задавать вопросы нашей маме не полагалось. Однажды, когда мы были на экскурсии в историческом 160–комнатном Винчестер—Хаусе, она стянула кружевное викторианское покрывало прямо с кровати. Ещё она инспектировала гаражи и не испытали никаких угрызений совести, когда мы забрались в чей–то медицинский кабинет. Моя мама была настоящей разбойницей.


Рекомендуем почитать
Ковчег Беклемишева. Из личной судебной практики

Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.


Пугачев

Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.