Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [39]

С пятью сотнями фунтов, полученных мною с пластинки Air Force (где я пела в группе подпевки), я, прихватив сына, направилась на восток, подальше от Лос–Анжелеса. Может быть, в Вудстоке, к северу от Нью–Йорка, найдётся мне местечко?

Сидя в скромном номере одного деревенского мотеля, затерянного где–то в Брюстере, штат Нью–Йорк, я просматривала объявления в одной местной газете, которая так и называлась: «Газетт», и вдруг, читаю:

Бревенчатый домик у озера в Коннектикуте.

Две сотни долларов в месяц. Спросить Перри Каца.

Во взятой напрокат машине я следую, куда указывает Пери, вдоль берега живописного озера. Дорога кончается посыпанной гравием дорожкой, и престарелый мистер Кац останавливается у совершенно новенького блестящего Кадди с откидным верхом. Смешная белая кепка яхтсмена и дымящийся огарок сигары — достаточно для меня, чтобы описать его.

Я совершенно очарована старым домиком, сложенным из гладких, очищенных от коры брёвен цвета вишни, стоящим на небольшом холме, с которого раскрывается великолепный вид на Кэндлвудское озеро. Самое начало октября, последние дни бабьего лета. Солнце освещает всё своими начинающими бледнеть лучами, а в воздухе чувствуется щемящая прохлада надвигающейся зимы. Единственное, что нарушает тишину, это ветер, играющий кронами громадных сосен.

В доме темно и пахнет по–особенному, как пахнут старинные бабушкины сундуки. Перри объяснил, что здесь уже давно никто не жил, что у него есть на другом берегу озера дача, где он обычно проводит лето, а использует этот старый дом, только как склад своей старой мебели, которой я, по его словам, смогу свободно воспользоваться.

Он снял пыльные толстые ставни, предохраняющие окна от ветров и гроз, и дом наполнился светом. Обширная гостиная с тяжёлыми двадцатифутовыми балками на потолке и деревянная лестница, ведущая на уютно обустроенный чердак, всё здесь было проникнуто умиротворённостью и спокойствием, и мне вспомнилась хижина в Альпах из детской книжки о Хейди.

Огромный камин из гранитных блоков и пол из широченных сосновых досок. Веранда, окружающая дом с широкими окнами, через которые открывался вид на эту древнюю первозданную красоту озера. Это мой дом, подумала я; лучшего места для моего трёхлетнего херувимчика мне не найти.

Перед тем как подписать договор, Перри, понизив голос, спросил:

— У вас же нет среди друзей кроликов, ведь так, да?

До этого я никогда прежде не слышала, чтобы так говорили, я даже представить не могла, о чём он меня спрашивает, а он ещё добавил:

— Знаете, этих, с копьями.

Я попала в незнакомый мне Коннектикут, и меня смутили его слова. Я сразу представила ватуси, выскакивающих с воинственными воплями из–за зарослей с копьями, к которым привязаны человеческие скальпы.

— Никаких кроликов, — пискнула я. — Только пара канареек.

Пятнадцать градусов по Фаренгейту ниже нуля

Наша первая зима в Коннектикуте выдалась самой холодной зимой на Восточном Побережье за последние пятнадцать лет. Шквальный ветер с замёршего озера приносил пятнадцать градусов ниже нуля. С крыши свешивались замёршими пальцами какого–то сказочного великана трёхметровые сосульки. На крыльцо надувало огромные сугробы, и из дома было не выйти. Чего прежде я не замечала, уплотнитель между брёвнами во многих местах растрескался, и через щели с воем прорывался ледяной ветер. Это был бонус, который привнесла зима в этот Удивительный край.

И пока мой землевладелец зимовал во Флориде, развлекаясь на яхте, нас с сыном заносило снегом на Северном Полюсе. Я не знала, когда снимала этот дом, что в эти места нью–йоркцы обычно приезжают летом на выходные, и таким домом пользовались в основном только летнее время. Мы могли с таким же успехом зимовать где–нибудь в сибирской глуши, ведь вокруг нас на многие мили не было ни души. Но я не унывала; я залила щели клеем, а окна снаружи затянула прозрачной плёнкой, прикрепив её степлером.

На чердаке я обнаружила настоящую сокровищницу Али–Бабы. Я вытащила старинный сундук, до краёв набитый пёстрыми вышитыми лоскутными одеялами, думаю, самого начала XIX века, платяной шкаф какого–то миссионера и дубовый стиклиевский диванчик–скамейку, которые с трудом выволокла с чердака вниз. Ещё я нашла металлическую богато украшенную коваными завитушками детскую кроватку для Дамиана, и настоящий пиратский сундук для его игрушек. Тяжёлые матрацы были набиты конским волосом, а Пери, помните, уверял, что волос — лучший материал для набивки.

Только я подумала, что мы пережили зиму, и всё начало понемногу оттаивать, как на графство Фэрфилд снова обрушилась очередная снежная пурга. Когда ледяной ветер стих, всё кругом, сосны, кусты, изгороди, оделись в ледяные искрящиеся на солнце, будто сотканные из тончайших хрустальных нитей одежды. Ветер выл как на вересковых пустошах из «Грозового перевала», и вдруг внезапно, со всей силой он бросился в нашу печную трубу, оставив нас без тепла и в кромешной темноте.

На заднем дворе помню большую поленницу дров, и всё это время я совершенствовалась в разведении огня, и под конец зимы могла уже преподать уроки выживания для девочек–скаутов. Помню однажды, огонь так заполыхал, что языки пламени вырывались из камина и подожгли даже рождественские открытки, расставленные на каминной полке, и весь дом начал заполняться едкими, плотными клубами дыма. Мне пришлось вылить целую кастрюлю воды и сорвать мою импровизированную защиту от ветра, чтобы открыть окна и выпустить дым наружу.