Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [32]

Несмотря на то, что он ни разу не обмолвился ни словом, намёками он давал понять мне, и я уже представляла себя жизнерадостной хозяйкой старинного поместья; я бы ему родила целый сонм серафимчиков, и мы бы были безмерно счастливы. Если бы я только знала, что ещё у нескольких претенденток были точно такие же мысли!

Джимми по–прежнему играл с Yardbirds, но уже твёрдо решил создать в Англии свою собственную группу. И обещал скоро снова вернуться в Калифорнию, если всё пойдёт, как он задумал, с гастролями по Западному Побережью. Очевидно, всё так и получилось, потому что Цеппелины напалмом ворвались в Лос–Анжелес. После блестящего дебюта в Виски, Цеппелины стали новыми рок–н–ролльными богами. Джимми остановился у меня. Мы провели с ним две ослепительные ночи, но группа уехала в Сан–Франциско, чтобы пройти обряд посвящения в рыцари в знаменитом Филморе.

Вдруг узнаю, что Джимми растворился. Кто–то сказал мне, что видел его в Хайатт—Хаусе на Сансет с одной из знаменитых запповых G.T.O.’s, вождём всех голливудских групиз, мисс Памелой. От моего нежного романтически настроенного юного сердечка остались одни осколки.

Как я мучительно страдала!

Я по–прежнему работала в Опытах, и вот, из самой глубины моего отчаяния, возникает передо мной самый красивый парень и хочет купить билет на БиБи Кинга. Так как выступление его подходило к концу, я сказала, что он может пройти бесплатно, но он не пошевелился. Он просто стоял там, улыбался и смотрел на меня широко открытым взором своих чудесных карих глаз. В моё сердце снова ударила молния и рассыпалась искрами вокруг нас.

— Во сколько оканчивается твоя смена?

Мне оставалось ещё полчаса, но я сказала:

— Прямо сейчас.

На мне было белое летнее мини и мои любимые босоножки на платформе. На перекрёстке мы задержались, и он, взглянув на мои длинные ноги, громко выдохнул. Всю дорогу до кафе я чувствовала приятное томление в груди.

Джаксон Брауни был тогда ещё малоизвестным поэтом–песенником и жил на Холмах Эхо—Парка.

— Может быть, пойдём ко мне, и я спою тебе несколько моих новых песен?

Долго меня уговаривать не надо, и мы нырнули в его нежно–голубой Фольксваген.

Он жил в старом доме, спрятавшемся в холмах Эхо—Парка, и из окон его квартиры открывался удивительный вид на озеро. Всё очень скромно, простая кровать, платяной шкаф, пара столов, да старое пианино в гостиной. Келья монаха, чистая, тихая, с гладкими дощатыми полами. Единственное украшение составляла красивое старинное ещё его бабушки лоскутное, украшенное вышивкой одеяло, распятие на стене, и ваза с увядшими цветами на подоконнике.

Джаксон сел за пианино и стал играть медленную версию Doctor My Eyes. Мелодия была так прекрасна, что меня пробрала дрожь. А когда заиграл Jamaica Say You Will, я уже изнемогала от желания и вообразила себя Ямайкой, занимающейся любовью в тени высокой травы. В тот вечер мы даже не поцеловались, но предчувствие было ещё сладостнее. Вечер стоил всех поцелуев. Я могла провести вечность, только лишь глядя в его бездонные карие глаза, но мне нужно было мчаться домой, забрать моего мальчика у няни.

Встретив Джаксона, я забыла о предательстве Джимми. Явился добрый волшебник и околдовал меня своим добрым сердцем. Он был нежен с малышом Дамианом и устраивал нам замечательные прогулки. Мы плавали на лодке по озеру близ его дома и поднимались по ручью в сторону парка Бронсона. Одним из моих любимых мест стал один из исторических монастырей. В парке Хайленд дед Джаксона построил его в 1925 году. В этой уменьшенной копии одного волшебного сказочного готического замка в детстве жил Джаксон. А его музыка! Охваченная страстью она пленила меня.

Джаксон написал мне песню Under the Falling Sky. Там были такие слова:

Оставь свою грусть в прошлом

Разожжём вместе пламя любви

Это мы оказались в том пламени. Химия между мной и Джаксоном была сродни магниту и железу. Едва взглянув друг на друга, мы тут же ныряли в постель. Мы осветили своими лучами каждую комнату в доме, его Фольксваген, даже примерочные кабинки в магазинах. Мы никак не могли насытиться друг другом. Запах его волос, кожи, его длинные бесподобные руки, острые очертания его подбородка, его голос, его музыка, всё это было для меня одной.

У Джаксона была работа — он пел в одном из фолк–клубов в пригороде Сан–Франциско, и мы решили взять себе небольшой отпуск. Мими согласилась посидеть с Дамианом, и мы развернули его Фольксваген–жук к северу. Один из друзей Джаксона предложил нам погостить у него, на одной очаровательной ферме, и, заняв уютную комнату наверху, два юных сердца, переполненных страстью, оказались наедине друг с другом. Будто тысячу лет мы были уже вместе, а ведь мне не было ещё и девятнадцати, а ему всего двадцать один.

Джаксон по–прежнему был относительно малоизвестен, но когда мы вернулись в кафе, в котором он обычно выступал, кафе, состоящего всего из одного небольшого помещения, оно было всё уставлено букетами цветов от его поклонников. Когда он пел A Song for Adam, освещённый янтарным лучом сценического прожектора, ты могла услышать, как пёрышко падает на пол. В тот момент я подумала, были бы вместе мы навсегда.