Одураченный случайностями (Борщ) - [15]

– Постойте… ничего не понимаю… – запутался я от столь витиеватой фразы с часто повторяющимися словами. – Разве это не коммунистический лозунг?

– Социалистический.

– Социализм – это предтеча коммунизма. Так что это одно и тоже.

– Какой бы он не был, разве вы с ним не согласны?

– Вы знаете, сейчас, когда общность людей, живущих в нашей стране, если и можно назвать братством, то только братством волков, готовых перегрызть друг друга, а равенство только снится, причем богатым исключительно в кошмарных снах, данный лозунг не просто не актуален, а звучит, как насмешка и мне, например, представляется жутким пережитком.

– А давайте попробуем начать с себя, – предложил Колмыков. – Мы вот с Захаром и все наши коллеги пытаемся принести пользу обществу. И работа наша нацелена на выявление заблуждающихся и направлении их в правильное русло.

– Александр Анатольевич, как это все относится ко мне? Почему я здесь?

– Расскажите нам, пожалуйста, над чем сейчас работаете? – мило улыбнувшись, спросил он, пропустив мой вопрос, но, к счастью, отойдя от пропаганды коммунистических идей.

Эта появившаяся так некстати на его лице, дабы успокоить меня, дурацкая, ненужная улыбка, не шла ни ему – здоровому, брутальному мужику в форме полковника, ни обстановке – мрачный, темный кабинет с большим письменным столом и еще большим столом для переговоров, ни самой ситуации, – моему нахождению здесь в его вместе с Борщом компании.

«Да какого хрена я тут буду перед вами душу изливать?» – с раздражением подумал я и начал «лепилово».

– Рассказ про собаку вас заинтересует?

– Та-а-а-к, да, интересно. Чья собака?

– Ничья… – потупился я от неожиданности такого странного вопроса, – бездомная. Рассказ о ее путешествиях.

– Хорошо, – сразу остановил меня Колмыков, оценив, вероятно, общегосударственную безопасность праздно шатающегося пса. – Что еще?

– Рассказ о светофоре…

– Да? А с ним что?

Я и сам не знал, что с ним, поэтому ответил просто:

– Тоже в путешествия отправился.

– Замечательно! – весело сказал полковник, снова рассудив о бесполезности траты времени на обсуждения блуждающего светофора. – А про людей что-нибудь пишите?

– Есть еще одна такая смешная история про детскую площадку…

– Постойте. Это все шутейные, если мы правильно понимаем, зарисовки. Но мы вас знаем и полюбили, как автора серьезных, пусть и не без элементов сатиры, историй. И очень ждем продолжения этих повествований. Или по крайней мере материала такого же эмоционального накала, глубины, драматургии, одним словом. Где человеческие судьбы; рассказ о людях, повидавших на своем веку; знающих какие-нибудь тайны; путешествующих по местам, куда сложно попасть; сталкивающихся с преодолением чего-то. Даже пусть несколько мистические. Какие-то вещи, о которых еще никто не писал. У вас прекрасно получается раскрывать подобные темы. В общем: что-нибудь серьезное сейчас есть у вас в работе?

– Ну смотрите… Есть такая задумка написать про современную Золушку. Только с несчастливым концом… – ответил я первое, что пришло в голову.

– Интересно. И какое же несчастье случилось в конце?

– В конце она убивает всю семью, – спокойно и без раздумий ответил я.

– Да?.. Так… а в начале?

– А в начале… девочку лет десяти-двенадцати берет из детского дома на попечение семья, в которой уже есть двое родных мальчиков. Они на пару, тройку лет старше ее. Приемные родители делают из девочки, по сути, рабыню, а братья бьют ее и издеваются. Со временем девочка становится жертвой в том числе и половых извращений как братьев, так и отца семейства. При этом мачеха знает и не препятствует происходящему. Так проходит несколько лет. Потом девочка встречается с выпускниками того детского дома, с которыми росла в одной группе. Подростки замышляют месть и жестоко убивают всех четырех мучителей…

Мое монотонное, ленивое и какое-то отстраненное от ужасной, кровавой темы повествование произвело на слушателей магическое действие. Они некоторое время сидели оцепенев. Только когда я начал рассказывать о половом насилии над несовершеннолетней Борщ, выпучив глаза, смачно сглотнул. Наверное, представил себе картину и захотел есть.

– Скажите, – после продолжительной паузы осторожно начал Колмыков, – а разве никто об этом раньше не писал? Мне кажется, уже была подобная история у кого-то.

– Да? – обрадовался я. – Тогда не буду.

– Но я могу ошибаться… – пристально глядя на меня сказал полковник.

– Я точно еще не писал! – улыбнулся я чтобы разрядить обстановку.

– Ну, и хорошо! – улыбнулся в ответ, мгновенно «оттаявший» Колмыков. – А вот кстати: почему в ваших произведениях так мало женских персонажей? Вот Золушка, о которой вы нам рассказали, это, пожалуй, единственный главный герой женского пола. И то в проекте. Почему так?

– Не знаю. Мне сложно понять женскую суть. Описывать эмоции и переживания женщины необходимо глубоко, тогда это «возьмет за душу». А если ее не чувствуешь, то и браться не стоит. Кроме того, должна быть какая-то идея произведения. Не станешь же описывать переживания какой-нибудь Нюры просто потому, что она сидит и переживает. Может кто-то и сможет, а я не вижу себя романистом и на такое у меня точно фантазии не хватит. Да и усидчивости тоже, – написать, не сопереживая герою, что-то такое…