Одри Хепберн: биография - [61]

Сама же Одри, проявив здравый смысл и проницательность, отвергла целый ряд предложений. Среди них была и экранизация «Смутной улыбки»; и роль монахини Марии, которая становится гувернанткой семерых детей. Опять она отвергла «Дневники Анны Франк», хотя настойчивый Джордж Стивенс привез с собой отца Анны, от рассказа которого у Одри буквально разрывалось сердце.

Кинозвезды чаще отклоняют предложения сниматься, чем принимают. Это вполне естественно, и Одри не была здесь исключением. В случае же с «Зулейкой Добсон» инициатива исходила от Одри и была отвергнута. «Зулейка» – это сценическая версия сатирической повести Макса Бирбома, действие которой происходило в эдвардианскую эпоху. В ней рассказывалось о красавице, которая так околдовывает студентов Оксфорда, что они совершают массовое самоубийство из-за нее. Диана Чиленто, исполнительница главной роли в лондонской музыкальной версии повести, не смогла получить «зеленую карточку», дававшую право работать в США, а Одри очень привлекла мысль вернуться на Бродвей в этой роли. Она все eщё мечтала о сценической карьере, которая могла бы развиваться параллельно с eё работой в кино. Она надеялась, что режиссёpский талант Мела там быстрее найдет себе применение, чем в голливудских фильмах. Но она поставила одно условие: ее партнером должен быть Лоуренс Харви.

Литовец по происхождению, Харви получил английское воспитание, усвоил британский стиль и приобрел репутацию хорошего актера. Одри видела его в англо-итальянском фильме «Ромео и Джульетта», где он ей понравился, но особенное впечатление произвела его игра в фильме «Я – камера». Два года спустя, сыграв в фильме «Комната наверху», он сделался всемирно известной звездой. Харви нравился Одри потому, что чем-то напоминал Мела Феррера: он был уверен в себе, остроумен, иногда и резок, и жесток. Талант его был не очень велик, но бесспорен, хотя Харви и не имел того таинственного обаяния, которое необходимо настоящей звезде. Была в нем и способность нравиться умным женщинам. Он не отличался и особой сдержанностью в разговоре. Сама Одри, как уже говорилось, редко употребляла слова, более грубые, нежели: «Черт возьми!» или «Ах, чтоб его!..», – но eё не шокировали мужчины, пересыпавшие свою светскую болтовню нецензурными словами. Ее собственный отец, как и всякий истинный ирландец, неплохо владел подобным языком. Ее не отпугивала и злобная резкость Харви, она прощала ему его нарциссизм.

Было бы интересно посмотреть, что бы им с Харви удалось сделать из «Зулейки», но – увы! – Джеймс Вульф, продюсер этого фильма, наставник Харви, наложил вето на этот проект, приведя совершенно неопровержимое объяснение: главной в сюжете является женская роль, которая неизбежно оттеснит на второй план его протеже. Если кому-то подобное основание покажется слишком тривиальным, напомним другой случай. Рекс Харрисон отказался участвовать в постановке «Пигмалиона» только из-за того, что ей дали название «Леди Лайза». Согласился он лишь тогда, когда название стало другим – «Моя прекрасная леди».

В то же время планы Мела стать независимым режиссёpом или продюсером также не приносили пока никаких плодов. Он согласился поставить драму, очень сходную с «Урожаем винограда» по сюжету и общей атмосфере, под названием «Черная дева с Золотой горы». Название понравилось Луэлле Парсонс, которая рекомендовала подписать контракт с восемнадцатилетней франко-итальянской актрисой Жаклин Сассар. Она познакомилась с ней в Ницце и сразу же почувствовала симпатию. Но проект по каким-то загадочным причинам застопорился и был продан К. Риду, но фильм так и не был снят. Затем прошел слух, что Мел будет ставить фильм «Венера с кошкой» с участием Брижит Бардо. И из этого, конечно, ничего не вышло. Та же участь ждала и достаточно ненадежное предложение поставить на Бродвее пьесу Сесиля Битона «Девушки Гейнсборо».

Тогда Мел согласился на участие в фильме «И восходит солнце», который должен был сниматься сначала в Мадриде, затем в Мехико и в колониальном городке Морелия. Это определило и планы Одри. Они оказались очень просты: она решила в течение года ничего не делать. Ее заявление об этом и известие о том, что она будет сопровождать Мела в Мехико, дали повод предположить, что Одри ждет ребенка. «Нет, нет, – возражала удивленная Одри, хотя и напрасно, – никто бы не поехал в такое место, как Мехико (чтобы рожать ребенка)». И как бы в раздумье она добавила: «До сих пор мы с Мелом много работали и проводили жизнь в гостиницах… Мы уже женаты два года, но у нас все eщё нет собственного дома. Для счастливого брака необходим домашний очаг».

Истина же заключалась в том, что Одри все больше запутывалась в паутине различных обязательств. Как она ни пыталась, но не могла вырваться из этой сети и свободно устраивать свою жизнь независимо от планов кинопроизводства и режима съемок. По своему характеру Одри была склонна к жизни в узком семейном кругу. А у нeё практически не было личной жизни;

не было места, которое она могла бы называть домом; не было детей – основы любой семьи. А время шло… Одри прекрасно понимала, что с каждым годом, полностью посвящаемым кино (а это – такая работа, которая не рассчитана на то, чтобы eё надолго прерывали беременность, роды и уход за ребенком), она сокращает для себя радостный период материнства. Кроме того, существовали и какие-то медицинские проблемы, суть которых она никогда не разглашала.