Одри Хепберн: биография - [55]

Во время павильонных съемок «Смешной мордашки» Одри жила с Мелом в доме, который они арендовали у режиссера Анатоля Литвака. Литвак, уроженец России, получил известность в Германии, а затем эмигрировал в США и стал в Голливуде одним из европейских режиссеров-эмигрантов. К этой группе присоединился и Фред Циннеман. У них возникли особые профессиональные отношения с Одри Хепберн. Хотя они и принадлежали к Голливуду, но весьма отличались от него по духу. Голливуд всегда был космополитическим городком, но после войны он стал все более американизироваться. Трудно точно определить те черты, которые это сотрудничество привнесло в творчество Одри, так как те фильмы, где она снималась у названных режиссеров, должны были соответствовать требованиям крупнейших студий, финансировавших их, и не выходить за рамки представлений и вкусов американского зрителя. Падение кассовой популярности Марлен Дитрих, продолжавшееся до тех пор, пока она не вписалась в американский шаблон, сыграв роль «королевы» салуна «Последний шанс» в фильме «Destry Rides Again», показывало те опасности, с которыми сталкивались здесь европейцы. Одри же была одной из них. Гарбо решила эту проблему радикально: она ушла из кино. Когда оглядываешься на такие фильмы, как «Римские каникулы», «Сабрина» и даже «Забавное личико», то ощущаешь художественную утонченность, которую их создатели сумели привнести. Стэнли Донен, хотя и родился в Южной Каролине и всегда оставался настоящим американским парнем до мозга костей, тем не менее не замыкался в узких рамках и проявлял склонность ко всему европейскому. В шестидесятые годы ему пришлось обосноваться в Англии и снимать фильмы там.

Почва Голливуда до той поры не взращивала дарований, подобных таланту Одри. Они чаще встречались на европейском континенте. Она встретила своих первых режиссеров европейского происхождения (или «европеизированных») свежестью чувств и доверием, а они, в свою очередь, оценили качество того материала, который попал им в руки, почувствовали его соответствие их собственным культурным ценностям и сумели предельно его использовать. При этом они понимали, что Голливуд меняется. Новое поколение молодежи требовало своих идолов: Брандо, так рано ушедшего Джеймса Дина, Монро, Элизабет Тэйлор, Синатру. Вскоре начнут снимать фильмы, которые будут отражать грубую реальность американской жизни такими способами, которых всегда избегала «фабрика грез». Одри, вероятно, и не осознавала этих перемен.

Съемочная группа «Смешной мордашки» в апреле 1956 года выехала в Париж для основных натурных съемок. Одри и Мел остановились в отеле «Рафаэль», который стал их домом на несколько месяцев. Вскоре Мел начал сниматься в фильме Жана Ренуара.

Маргарет Гарднер, в прошлом «свободная писательница», была европейским агентом Одри по общественным связям. Она вспоминает, как была удивлена, оказавшись в гостиничном номере Ферреров. Почти вся казенная мебель была вынесена и заменена мебелью Мела и Одри. Они совершенно изменили стиль и атмосферу комнат. Картины, ковры, накидки на диваны и кресла, настольные лампы, постельное белье, вазы, подушки, столовое серебро, хрусталь, скатерти, графины и подносы – все хранилось в Швейцарии, ожидая того дня, когда у Одри и ее супруга появится свой собственный дом (помимо того гостиничного шале в Бургенштоке, которое они все еще арендовали у Фрица Фрея). Одри решила создавать свой мирок повсюду, где работа вынуждала ее останавливаться надолго.

Этот «дом», который Одри возила с собой, заменял ей семью. Она могла в любом месте распаковать его и заново собрать. Всегда оставаясь педантичной, она хранила пронумерованные списки всего, что ей принадлежало. Одри достаточно было послать телеграмму и указать, что ей требовалось, и ко дню ее приезда мебель была на месте.

В интервью той поры актриса признавалась в «глубинном чувстве ненадежности и неуверенности. Иногда мне кажется, чем больший успех сопутствует вам, тем менее надежно вы себя чувствуете. И это несколько пугает, в самом деле».

Маргарет Гарднер понимала, что так как Одри очень практичная женщина, умеющая менять перегорелые пробки, привинтить новый душ в ванной и отремонтировать почти любой непокорный механизм – в том числе однажды и ее магнитофон, «когда он самым досадным образом сломался в середине интервью», – ритуал размещения своей мебели в гостиничных номерах был для нее одновременно и удовольствием, и утешением. Гарднер сообщает и о том, как пристально ее клиентка следила за всеми публикациями в прессе: «Она была ярой сторонницей точного соответствия фактам. Время от времени, если возникала необходимость, она исправляла орфографические ошибки даже в черновых набросках…» «Она обладала правом вето на все свои фотографии и на каждый кинокадр, на котором она была запечатлена, – рассказывает Гарднер, – и она этим правом пользовалась». Одри никогда не давала интервью в ходе съемок в павильоне или «на натуре», но это диктовалось ее желанием не отвлекаться от дела, а отнюдь не каким-то высокомерием. «Я никогда не слышала от нее ни одного грубого слова и не была свидетельницей того, чтобы она кого-то ругала на людях», – вспоминает Маргарет Гарднер.