Одолей меня - [8]

Я ведь знаю.

Я ее знаю.

Уорнер убил бы меня, если бы догадался о том, что я сейчас чувствую, только это правда: я знаю Джульетту лучше всех. Даже лучше его.

Математика проста: Джей и я знакомы дольше и ближе.

Она и я, чего только мы не пережили вместе! Она – мой самый близкий друг.

Касл тоже мне близок, но он как отец; ни с ним, ни с другими я не общаюсь так, как с Джульеттой. Она особенная. Принимает меня таким, какой я есть. Я же даю ей возможность выплеснуть эмоции; кроме того, мне нравится, как она умеет сопереживать. Она настолько чувствительна, что даже шутка может ее ранить. Вот кто она. Она вся – огромное сердце.

И какую – какую версию Джульетты я вижу сейчас?

Дерьмовую.

Эту версию я не могу принять, потому что уверен: она фальшивая. Что-то идет наперекосяк.

Возросший гул сердитых голосов разбивает мою задумчивость.

Успеваю заметить, как Лена несет какой-то бред. Валентина, одна из близнецов, поворачивается к ней. Напрягаю слух, чтобы услышать, что она говорит:

– Надо было тогда отрезать тебе уши!

Я резко приподнимаю брови.

Смущенный, шагаю вперед и оглядываю комнату в поисках разгадки, однако повисшее вокруг напряжение заставляет всех замолчать.

– М-м, кх, – откашливаюсь. – Я что-то пропустил?

В ответ – тишина.

Кто-то наконец вызывается объяснить. Лена. Однако я уже понимаю – ей лучше не доверять.

– Валентина любит прикидываться.

Николас, другой близнец, резко, сердито отвечает ей по-испански. Валентина хлопает брата по плечу.

– Ничего. Все нормально, пусть болтает. Лена думает, я люблю прикидываться. – Тут она произносит слово по-испански. – Я вовсе не прикидываюсь. – Еще больше слов на испанском.

Стефан в шоке открывает рот, а Лена лишь закатывает глаза. Не понимаю, что происходит.

Начинаю хмуриться. Как-то странно складывается разговор.

Впрочем, когда я гляжу на Джульетту, то с облегчением осознаю: я не один такой. Джей тоже совершенно не понимает смысл их беседы. И Касл. У меня появляется мысль, что и Уорнер сконфужен, однако он вдруг начинает говорить с Валентиной на беглом испанском.

У меня кружится голова.

– Черт, брат, ты тоже умеешь по-испански? Теперь буду знать.

– Мы все говорим на многих языках, – отвечает мне Николас. Он выглядит немного раздраженным, но я ему благодарен за разъяснение. – Мы должны уметь догов…

Джульетта сердито перебивает его:

– Слушайте, парни, меня не волнуют ваши личные драмы. У меня зверски болит голова и миллион дел на сегодня, предлагаю начать.

Ха!

Наверняка у Джульетты похмелье.

Спорю, с ней такое впервые. Не смертельно, конечно, но веселье то еще.

Николас мягко говорит что-то ей в ответ, а затем наклоняет голову в полупоклоне.

Я скрещиваю руки на груди. Не доверяю я ему.

– Что? – Джульетта, смущенная, пристально смотрит на Николаса. – Не понимаю.

Тот улыбается ей. Произносит пару слов по-испански – вот теперь точно над ней насмехается, – я уже готов его осадить.

Уорнер меня опережает. Что-то ему говорит, я не слышу что, но это рассердило Джульетту еще сильнее.

Ну и утро сегодня!

Николáс выдает по-английски: «Мы рады познакомиться с вами», и я окончательно, черт побери, сконфужен; все-таки надо учиться себя сдерживать.

Джульетта отвечает:

– Полагаю, вы все будете присутствовать на сегодняшнем симпозиуме?

Еще один учтивый поклон от Николаса. Куча слов на испанском.

– Это «да», – переводит Уорнер.

И доводит Джульетту до бешенства. Она разворачивается к нему всем телом.

– На каких еще языках ты говоришь? – Ее глаза мечут молнии, и Уорнер так теряется, что у меня сердце сжимается от боли за него.

Все серьезно.

Сегодня им обоим, Уорнеру и Джульетте, фигово. Они старательно прикидываются твердыми, крутыми, собранными, как вдруг – бабах. Стоит Джульетте сказать ему одно только слово, и Уорнер превращается в идиота. Таращится на нее, не в состоянии издать и звука, а она вспыхивает, краснеет до кончиков волос, потому что он смотрит на нее.

О господи!

Вот интересно, Уорнер понимает, как он выглядит сейчас, тупо уставившись на Джульетту и растеряв все слова? И вдруг до меня доходит: я-то сам выгляжу точно так же, когда разговариваю с Назирой.

По телу пробегает невольная дрожь.

Наконец Стефан выводит Уорнера из транса. Прокашливается и заявляет:

– Мы с детства учили много языков. Важно, чтобы главнокомандующие и члены их семей могли между собой общаться.

Джульетта смотрит в пол, пытаясь успокоиться. Когда она поворачивается к Стефану, лицо у нее почти нормальное, только остается пара красных пятен.

– Я думала, что Оздоровление решило избавиться от всех языков, – говорит она, – и что вы общаетесь на едином универсальном языке…

– Sí, мадам Верховная, – отвечает Валентина. (Слово «sí» я знаю. Оно означает «да». Я не круглый идиот.) – Это правда, – кивает она. – Но сначала нам надо было как-то общаться друг с другом, не так ли?

И вдруг…

Не знаю почему, только ответ Валентины обезоруживает Джульетту. Она снова почти похожа на себя. Ее лицо расслабляется. Глаза – чуть печальные – распахиваются.

– Откуда вы родом? – тихо спрашивает она. Ее голос, такой беззащитный, вселяет в меня надежду – надежду, что настоящая Джей возвращается. – Как назывались ваши страны до того, как мир перекроили?