Одолень-трава - [9]

— Ничего кадр! — это дружку своему.

Не больно глубоко копнул! Такие мысли скоро и электронный мозг робота выдавать будет.

Дружок, как теперь видно, совсем другое дело. Даже, пожалуй, симпатичный парнишка: рыластый такой, ушастый, открытый, глаза живые, любопытствующие. (Хорошо писать таких, прямо бы вот хоть сейчас начал.) Жаль, не он, а тот старшо́й — это-то сразу видно, — а парнишке — хочется не хочется — приходится подстраиваться.

— Ну, начнем с главного. — И в голосе-то у него чувствуется власть, превосходство, словно он лейтенант или уж, на худой конец, старшина, а дружок если и не рядовой, то не выше ефрейтора. — Полкило потянем?

— Как бы перебора не вышло, Жека, и трехсот хватит.

— Мужайся, Харя, что за малодушие! Ты же покоритель Ангары, ты же ударник, почти герой!.. Затверждено: полкило. А на закусочку попросим эту девочку омулька нарисовать… Лимончик ба!

— Лимончиком будешь закусывать в Москве. Потерпи, теперь недолго.

Ну, Жека — это понятно, должно, Женькой зовут. А Харя — это на что подумать — Харитон, что ли? И почему не знаю ни того, ни другого? Ну не то чтобы по имени-фамилии, а просто даже и видеть вроде не приходилось… Однако чему удивляться: на стройке нас не сорок человек, а сорок тысяч… Нет, уже не нас, а их.

Подошла официантка, и Жека не то чтобы оглядел, а прямо-таки ощупал ее своими рыбьими глазами — аж в краску девчонку вогнал.

А когда та ушла, обернулся к Дементию.

— Что, корешок, такой смурной? — спросил запросто, будто они были если и не друзья, так хорошие знакомые. — Давай присоединяйся. — И этаким купеческим жестом: смотри, мол, какая широкая натура! — булькнул в стакан.

Дементий не успел остановить руку парня и почел за лучшее промолчать.

— Для начала надо бы за что-то идейное, — продолжал разглагольствовать Жека. — Может, за плотину? Пусть она стоит мильён лет!

— И наши кубики в ней есть! — Харя вздохнул и разом погрустнел.

— Мы до своей отметки достроили, — словно бы утешил его дружок. — Мильён лет!

Пьет привычно, со смаком. Не то что Харя: тот храбрится — вот, мол, я какой ухарь! — а рожу кривит, будто касторку глотает, аж уши шевелятся.

— А ты что не пьешь? И без нас достроят. Пей, не журись.

Лапоть лаптем этот Харя, а смотри-ка, ровно бы мысли его прочитал!

— Он не о плотине — о девахе. — Жека тонко так, интеллигентно (это он думает, что тонко) улыбнулся, а на самом-то деле просто ухмыльнулся. — Видал, Харя, какая шмакодявочка его провожала?

— Девчонку, парень, оставь.

Сейчас ему по морде дать или немного погодя? Можно и сейчас, а только куда торопиться. Морду я ему все равно набью, так что можно и обождать. Послухаем трошки, о чем еще будут гутарить эти гарные хлопчики. Може, шо и интересное услышимо…

— Мой папахен тоже — это уж точно! — встретит меня далеко не с распростертыми…

Это говорит Харя. Только о чем они? Видно, что-то пропустил.

— Отсталый народ!.. Недопонимают.

Жека и закусывает как-то уж очень умело, профессионально; ты смотри, каким мудрым чередом у него все идет: омуль, лучок, огурчик, опять омуль.

— Никакого чутья, никакого понимания движений души молодого поколения. Темнота и невежество.

И языком успевает работать дай бог… Только о чем, о чем это они? Надо спросить…

— Это кто же отсталый народ?

— Предки наши, — Жека усмехнулся, а вышло — как хрюкнул. Интеллигент! — Время идет быстро, и они за ним не успевают.

— Это интересно!

«Вот так, правильно, — сам себя похвалил Дементий. — Не горячись. Успеется».

— Это очень интересно! И кто же, сели не секрет, твой отец?

— Ну, допустим, фрезеровщик. — Жека явно не понимал, с чего это вдруг Дементия заинтересовала биография его «предка».

— И на фронте он у тебя был? — продолжал ставить вопросы Дементий.

— Был и на фронте.

— А у тебя, Харя?

— Ногу там оставил да три ребра, — опять погрустнел парень. И вот когда это самое ухарство с его физиономии сходит, ну совсем симпатичным малым делается.

— Значит, так получилось: отец тебя вырастил, выучил, а теперь отстал?

Жека понимает, что его, а не Харю спрашивают.

— Да, отстал, — отвечает с этаким вызовом.

— И не может понять движений твоей молодой души?

— Да ты чё прицепился?

— Нет, ты скажи: от кого и от чего он отстал?

— Я говорю отчепись. От меня и вообще от жизни отстал.

— А ну встань, сопля!

— Это еще зачем?

— А затем, чтобы получить по морде…

Это, пожалуй, зря, так-то: надо бы без всякого предупреждения, а то удар скользом пошел… Да и он, видать, бывалый — увернулся…

— Да ты ш-ште! — аж побелел от злости, и глаза стали совсем белыми.

— Не шипи… И нож положи на место, тебе его для бифштекса принесли… Ты, Харя, сиди спокойно, тебя наш разговор не касается.

Харя и не рыпается, только вид делает, что оскорбился за дружка. А тот весь кипит, как примус.

— Я тебе покажю!

— Ничего ты мне не покажешь: ростом не вышел… Да и я с тобой драться не собираюсь…

— Что у вас тут происходит? — девчонка-официантка подбежала, глаза и так большие, а от испуга округлились — еще больше стали.

— Да ничего. Вон парню ножик ваш понравился, хотел взять на память, а я ему отсоветовал… Сколько с меня? Рубля хватает? Спасибо… А ты, чуха, когда еще будешь об отце говорить — сначала думай.