Одной крови - [47]

— Полный метаболический ответ на лечение. Полный метаболический ответ на лечение. Полный метаболический ответ на лечение…

— Что ты заладил?

— А то! Повторяй это, как мантру. Ради этих четырех слов можно и нужно терпеть. Тошнота, полумертвый кишечник, искусственно вызванная менопауза, сыпи, скачки температуры тела, страдающая ротовая полость, облысение, тахикардия, недомогание. — все ради четырех слов. Все не напрасно.

Один курс химиотерапии длился две недели: три-четыре дня Юля лежала в больнице под капельницами. Потом на неделю ее отпускали домой, приходить в себя. Но приходить в себя получалось с трудом, потому что на восьмой день курса необходимо было вернуться на Каширку и подвергнуться еще одной химиотерапевтической процедуре: на этот раз не капельнице, а быстрой внутривенной инъекции «Винкристина», после которой уровень лейкоцитов в крови обрушивался, как ветхое аварийное здание. От «Винкристина» Юля не могла пошевелиться. Лейкоциты приходилось искусственно поднимать израильским препаратом — «Теваграстимом», который кололи ей в плечи. Он здорово помогал, ставил на ноги за сутки-двое. Но иногда «Теваграстим» в больнице заканчивался. Ей прописывали российский аналог — «Нейпомакс», который не действовал на организм вообще никак. Тогда нам приходилось покупать спасительный «Теваграстим» самим. Не уверен, что вице-премьеру Российской Федерации Ольге Голодец известно что-либо о фундаментальной разнице между израильским «Теваграстимом» и отечественным «Нейпомаксом». Иначе она не обрекала бы на боль и страдания сотни тысяч людей своим предложением заменить большую часть импортных лекарств российскими аналогами.

Помимо этого Юле нужно было ежедневно пить иногда до тридцати таблеток. Моей жене прописали шесть таких курсов. Значит, впереди еще три.

Все это медленно, но верно начало сводить нас с ума.

По мере того как усиливалась депрессия моей жены, тяжелее становилось и мне. Все эти недели и месяцы я не отходил от Юли ни на шаг. И вот теперь мне впервые захотелось отойти в сторону, перевести дух. Я вдруг понял, что если прямо сейчас не переключусь на свои проблемы, на проблемы сына, да на что угодно, то просто сойду с ума, медицинская помощь потребуется и мне самому. Рак заполнил все мое существование, ни о чем другом не получалось подумать ни минуту. И это начало меня разрушать.

Но показывать это мое состояние жене было нельзя. Нужно понимать, что больной человек тут же принимает все на свой счет, у него возникает гипертрофированное чувство вины по каждому поводу, по каждому пустяку — и тогда проблем становится только больше. И эти проблемы погружают людей в еще более глубокую депрессию.

В этот момент кабинет психолога на Каширке пришелся бы очень кстати.

Но дверь в этот кабинет, как всегда, была заперта на замок. Копаться в своих чувствах пришлось не профессиональными, а своими собственными трясущимися неумелыми руками. Вернее, руками людей, которым в жизни пришлось столкнулись с похожим опытом.

Автор книги «Благодать и стойкость» Кен Уилбер, несколько лет отважно помогавший своей жене справляться с раком груди, подробно и точно описывает состояние человека, который находится рядом со смертельно больным родственником: «Внутри себя ты начинаешь осознавать: сколько бы ни было проблем у тебя самого, все они меркнут на фоне того, что у любимого человека рак или какая-нибудь другая смертельно опасная болезнь. Поэтому ты неделями или месяцами просто перестаешь думать о своих проблемах. Ты как бы захлопываешь их. Тебе не хочется расстраивать любимого человека, не хочется делать так, чтобы ему было еще хуже, а кроме того, ты сам повторяешь про себя: «Что ж, но ведь я не болею, со мной все не настолько плохо». Примерно через несколько месяцев такой жизни (убежден, что этот срок различен для разных людей) ты постепенно начинаешь осознавать: из того, что твои проблемы меркнут, скажем, по сравнению с раком, вовсе не следует, что они исчезают. В действительности они только усиливаются, потому что теперь у тебя уже две проблемы: та, что была в начале, плюс то обстоятельство, что ты не можешь ее артикулировать и тем самым найти для нее решение. Проблемы растут, как снежный ком: ты пытаешься закрыть крышку плотнее, но они выбивают ее с новой силой. Ты начинаешь медленно сходить с ума. Если ты интроверт, у тебя начинаются легкие судороги, дыхание учащается, тобой овладевает беспокойство, ты слишком громко смеешься и пьешь слишком много пива. Если ты экстраверт, ты взрываешься в самые неподходящие минуты, у тебя начинаются приступы раздражения, ты с громким стуком захлопываешь дверь, когда выходишь из комнаты, расшвыриваешь все вокруг и пьешь слишком много пива. Если ты интроверт, то у тебя бывают минуты, когда тебе хочется умереть; если ты экстраверт — минуты, когда ты хочешь, чтобы умер любимый человек. Если ты интроверт, то бывают минуты, когда ты хочешь убить себя; если экстраверт — минуты, когда ты хочешь переубивать их всех. В любом случае в воздухе витает смерть; сознанием неудержимо овладевают раздражение, злость и отчаяние вместе с ужасным чувством вины из-за того, что ты испытываешь все эти темные чувства. Разумеется, с учетом сложившихся обстоятельств все эти чувства вполне естественны и нормальны. Честно говоря, я бы побеспокоился за человека, у которого они время от времени не возникают. А самый лучший способ справляться с ними — это говорить о них. Я не знаю, как сильнее это подчеркнуть: единственное решение — говорить».