Одной крови - [30]

Но мы, как и все, этого не понимали. Искушение нырнуть в Интернет было слишком большим. В ближайшие недели мы перелопатим миллион онкологических сайтов, девятьсот тысяч из которых хорошо бы запретить Роскомнадзором, который обычно запрещает не то, что нужно. В надежде как-то себя успокоить, в поисках ответов на вопросы мы перечитаем попавшие под руку дурацкие книги о раке, написанные шарлатанами. Но спокойнее нам не становилось, а вопросов все равно возникало все больше и больше. Чуть позже методом проб и ошибок мы найдем ту самую книгу, которую, как Библию, не выпустим из рук следующие пять месяцев. Книгу, которую в самые сложные моменты будем использовать как анестезию и антидепрессант.

А пока — мы захлебываемся в этом море страшной информационной чепухи. Чепуха эта в конечном итоге сводилась к грустному факту: многие люди в России, в том числе и из медицинской отрасли, относятся к раку не как к заболеванию, которое нужно лечить, а как к хвори, которую нужно исцелять.

Рак в общественном сознании россиян — до сих пор не столько заболевание, сколько страшное явление, отягощенное социальными и культурными смыслами. Больные тратят силы и время на черт знает что: им мало того, что они заболели, им важно знать, чем они навлекли на себя болезнь. Что они сделал не так? За что с ними это произошло? Иначе выходит как-то обидно и слишком просто: просто болеть смертельно опасной болезнью.

В эти поиски смыслов грубо, не снимая грязной обуви, вмешивается общество со своими мнениями и оценками. Да у него рак! Какой кошмар! Сколько ему осталось жить? Всего год! Рак чего у него? Ну конечно, с таким образом жизни не мудрено! Это заразно? Ну слава богу! Люди и сейчас — в двадцать первом веке — продолжают множить страхи и невежество, как делали это наши предки в Средние века и ранее. Как считали, например, невинную подагру дефектом личности. Как считали, например, туберкулез следствием слабохарактерности. А эпидемии и голод — вмешательством негодующих богов, наказанием за грехи. Невежество подпитывает страх, страх, в свою очередь, подпитывает негативные суждения о человеке, которому не повезло заболеть раком. Тратя время на поиски смысла, мы намного легче принимаем вредоносные и негативные толкования. Они начинают к нам липнуть, они начинают сводить нас с ума. Но тратя время на поиски подлинных научных обоснований болезни, мы избавляемся от мифов, способных помешать нам выжить.

Для России эта болезнь, как Вторая мировая: она затронула каждую без исключения семью. Но наше общество все равно мало что знает о болезни, боится ее, придумывает вокруг нее всякие глупости и предубеждения, живет по принципу «меньше знаешь, лучше спишь». Тогда как международные медицинские организации кричат изо всех сил: на нашей планете рак в скором времени ожидает каждого третьего жителя. В этой связи за первые несколько лет нового века европейские страны потратили на разработку и пропаганду сверхранней диагностики рака больше двух триллионов долларов. Врачам и ученым помогают деньгами государства и большие профильные корпорации. В России на этом фоне из-за прекращения финансирования закрывается национальная онкологическая госпрограмма, по которой каждый год должно было обновляться оборудование врачей, закупаться лекарства для больных, развиваться наука. Притом, что в нашей стране ежегодно заболевают раком пятьсот тысяч человек. И цифра эта будет только расти — каждый день, месяц и год.

Мы листаем страницы. И каждая статья делает нас не сильнее, а превращает в прозрачных безмозглых медуз. Во время чтения прогнозов по выживаемости мы просто распадаемся на атомы. Ведь за этими цифрами реальные люди — такие же, как моя жена. Пишут, что при ранней диагностике выживаемость высокая; исключения — лимфомы, резистентные к лечению. Поздние стадии — выживаемость гораздо ниже. Мы как раз где-то посередине.

С какой стороны статистики окажется Юля? В каком столбике? Чего нам ждать? К чему готовиться самим? К чему готовить родителей? К чему готовить сына? Мы хотим знать это немедленно. Сейчас же! Нет, мы не хотим ничего знать. Мы не хотим быть статистикой. Мы хотим скорее попасть в больницу и начать лечиться. Мы хотим разобраться с клетками-ублюдками.

Дни до начала лечения мы прожили с влажными ладонями и пульсом девяносто плюс. Поскорее бы заснуть, чтобы проснуться, чтобы потом снова заснуть и проснуться. Торопили время, представляя, как разрастается и становится сильнее убийца в Юлином теле.

Если бы полгода назад кто-то сказал, что больше всего на свете я буду хотеть, чтобы мою жену начали травить химией, я бы, конечно, удивился и не поверил. Я и теперь не верил. Не верил, но требовал: травите, уничтожайте, убивайте ее, только пусть останется в живых. Я очень хотел, чтобы лечение началось. Больше — ничего.

Часть 2

24

Да мы просто дурачились. В этом не было никакого злого умысла. Мы играли. Как дети. Бегали друг за другом и отвешивали поджопники. Я не специально. У меня и мысли не было ей хоть как-то навредить. Это чистой воды случайность. Грязной воды недоразумение. Я просто не рассчитал силу удара. Клянусь своим здоровьем, это не-до-ра-зу-ме-ни-е. В этом не было и намека на какую-то агрессию. Злого умысла — ноль, даже меньше, чем ноль. Мы смеялись, гонялись друг за другом. И я в шутку дал Юле пендаля. Она, задыхаясь от смеха, прикрыла попу руками. И удар пришелся аккурат по безымянному пальцу левой руки. Я же не думал, что она подставит руки так неудачно. А она не думала, что у нее такие хрупкие кости.