Одноэтажная Америка - [5]

В Нью-Йорке мы забрались на смотровую площадку Эмпайра, побывали ночью на Таймс-сквере, где по-прежнему в это время светло, как днем, где миллионы электрических и неоновых лампочек и трубок уступили место плазменным экранам и прочим чудесам современного хай-тека, исследовали старый Нью-Йорк, ту часть города, которая при голландцах называлась Нью-Амстердам, и где улицы бегут вкривь и вкось, а не строго под девяносто градусов друг к другу, полюбовались изумительным по красоте Бруклинским мостом и вспомнили историю о том, как немецкий инженер-иммигрант Джон Роблинг начал строить его в 1869 году, как он погиб при строительстве, как подхватил отцовское дело его сын Вашингтон, который, став инвалидом на строительстве, перепоручил это дело своей жене Эмили Уоррен Роблинг, которая довела-таки дело до конца. Мы попытались представить себе, как 24 мая 1883 года президент Соединенных Штатов Честер Артур и огромная толпа людей, шедших со стороны Манхэттена, встретили мэра Бруклина во главе бруклинской толпы на середине моста, как гремели приветственные пушечные залпы и выли сирены, а потом, как все эти люди подошли к балкончику дома, на котором сидели парализованный Вашингтон Роблинг и его жена Эмили, и низко поклонились им.

Были мы и в Гарлеме, который от старого Нью-Амстердама находится точно на таком же расстоянии, на каком Гарлем в Голландии находится от Амстердама. Судя по тому, что писали Ильф и Петров, они в Гарлеме не были, но он тогда был другим: местом для белых опасным, трущобным. Сегодня он возрождается: там никогда не было ни хай-райзов, ни небоскребов, строились очень красивые дома для людей весьма обеспеченных, которые потом, при появлении первых чернокожих жителей, оттуда бежали. Теперь эти здания восстанавливаются и отличаются совершенно неамериканской красотой, напоминая, скорее, Европу.

«Джаз можно не любить, в особенности легко разлюбить его в Америке, где укрыться от него невозможно. Но, вообще говоря, американские джазы играют хорошо». Так писали Ильф и Петров. Мне кажется, что они не очень понимали, что такое джаз. Может быть, под джазом они подразумевали разновидность американской попсы, от которой и в самом деле укрыться невозможно — как тогда, так и сейчас. Но джаз — это музыка для знатоков, я бы даже сказал, для избранных, в джазе надо разбираться ничуть не меньше, чем в музыке симфонической, классической. Джаз не встречается на каждом шагу, его надо искать — так было тогда, так обстоят дела и сейчас. В его поисках мы приехали в Гарлем, но и там нашли его с трудом в одном довольно хилом на вид ресторанчике, в котором играли три пожилых джентльмена, старшему из них — саксофонисту — был 91 год (!). Зрелище это было скорее печальное, чем музыкальное, что-то из области натуры уходящей. Любитель этой музыки, Иван Ургант, сильно приуныл — мне даже показалось, что он вот-вот либо заснет, либо заплачет. Правда, в этот же вечер (кажется) мы побывали в клубе «Блю ноут», джазовой мекке Нью-Йорка, где получили полное удовольствие и довольно внушительный счет, искупленный, впрочем, удовольствием, которое доставили нам как виртуозные музыканты, так и сама атмосфера тихого восторга, странного братства, рождаемая джазом.

Среди удобств Нью-Йорка я непременно назвал бы такси. Не успели вы подумать, что вам необходимо такси, как оно тут как тут. Никаких очередей, поднял руку — через минуту садись. Правда, есть одно «но»: бесцеремонность ньюйоркцев. Собственно, бесцеремонны американцы в целом. Если, например, по эскалатору поднимается пара американцев, которым хочется поговорить, они, сойдя, могут запросто остановиться и, не обращая никакого внимания на идущих за ними людей, продолжать свою беседу. То же самое произойдет у входа в здание, у магазинного прилавка. Что до такси, то вы можете стоять на обочине с поднятой рукой, что вовсе не мешает ньюйоркцу обойти вас метра на три и тоже поднять руку, остановить «вашу» машину и сесть в нее. Философия простая — кто не успел, тот опоздал. В свое время Ильф и Петров отмечали, что «такси в Америке красятся в самые вызывающие цвета — оранжевый, канареечный, белый». И правда, в разных городах такси красятся в разные цвета, в Нью-Йорке же — исключительно в желтый. Когда-то за рулем этих машин сидели белые американцы, которые прекрасно знали город и были интереснейшими собеседниками. Ныне найти белого водителя почти невозможно. Как правило, это восседающие в тюрбанах выходцы из Индии, Пакистана (один из редких белых водителей, с которым мне довелось ехать, презрительно сказал о них, что «это те, которые носят белье на голове»), Латинской Америки и Азии. Они плохо знают английский язык, еще хуже знают город и беспрерывно разговаривают по какой-то специальной связи со своими соплеменниками на абсолютно никому не понятном языке. Правда, иногда попадаются прелюбопытные личности, как, например, совершенно черный таксист, которого мы снимали. Он приехал когда-то с Берега Слоновой Кости, совмещает свою работу с выступлениями возглавляемой им музыкальной группы, продемонстрировал нам образец своего искусства (рэп), а на вопрос: «Что для вас значит быть американцем?» — ответил так: