Одно чудесное пари - [46]

– Мы вообще детей очень… Как бы это сказать? Очень эмоционально воспитываем, – горячо продолжал он. – То ругаем, то облизываем. То наш ребенок – самый лучший, прямо-таки гений, то – идиот, скотина, бездарь, и на кой черт только родился. Бывает, и подзатыльник сгоряча влепим или по заднице нахлопаем. И нас так воспитывали, и мы понимали – это все не специально, не со зла. Что любили нас так родители, переживали, волновались, радовались за нас. А теперь нам хотят другую культуру насадить. Сдержанную, холодную, расчетливую. Возможно, культура эта не хуже, чем наша. Но – не наша она, не родная. Каждый народ имеет право на свой язык, свою культуру, обычаи, привычки. А теперь нас, и не только нас, хотят этого права лишить. Чтобы мы все одной гребенкой были причесаны. Говорили на инглише, улыбались во весь стоматологический конструктор, женщинам комплименты не говорили, руки им, скажем, выходя из автобуса, не подавали… И не просто чувств не высказывали – а вообще такой болезни, как душа, не допускали.

Маргарита опустила голову. Кажется, она начала понимать, к чему клонит Боцман.

– Так вот, про того финна, – продолжал он. – У Йони жена была русская, Аня. И, представляешь, именно за это их трех детей и забрали. Жена в гости к родителям собиралась, хотела детей к бабушке с дедушкой свозить. Билеты уже были куплены, муж не возражал. А вот финская детская полиция вдруг всполошилась. Как же, детей хотят за границу вывезти! А вот привезут ли обратно? На всякий случай надо проверить. И допроверялись до того, что, в конце концов, забрали детей. Не знаю, что они там накопали, но к делу подошли со всей строгостью. Ни русской матери, ни отцу-финну детей не отдали. Йони сказали, что не вернут, даже если он с «неполитугодной» матерью разведется… В результате Йони и Аня помучились-помучились да и расстались. Не смогли жить вместе после всего, что случилось. Аня домой в Россию вернулась, Йони в море ушел. И вот смотри, вроде он и не «предатель финского народа», но на родину если и возвращался, то только чтобы, не выходя из запоя, переждать время до очередного рейса.

– Но зачем они это делают? – Маргарита была поражена услышанным. – Я знала, что у них там следят за семьями, но что доходят до таких крайностей… Понимаю – забрать детей у алкоголиков, наркоманов, психопатов… Но у нормальных, любящих родителей – зачем?! Неужели они считают, что в детдоме ребенку будет лучше, чем с родителями?

– Так это бизнес у них такой, – пояснил Боцман. – Охотники, мать их, за головами. За каждого отнятого у семьи ребенка соцработники получают хорошие выплаты. Десяток детей – и можно купить крутую тачку, вроде той, что у тебя. И детские дома за каждую голову получают дотации. Кстати, у них детский дом – это частное предприятие. А бизнес, сама понимаешь, есть бизнес. Со слезами всяких Йони и Анечек там особо не считаются.

Маргарита потерянно молчала. Потом удивленно спросила:

– Неужели государству это выгодно? Содержать детдома вместо того, чтобы помогать семьям?

– Выгодно, – кивнул он. – Еще как выгодно. И родители от трудовых будней на памперсы не отвлекаются, и дети вырастают вполне контролируемыми гражданами с правильными взглядами и установками.

– Но это же бред какой-то! Антиутопия. Как у Оруэлла в «1982»!

Боцман усмехнулся и, посуровев глазами, строго сказал:

– Вот ты, матрос Ершова, классиков читала, вроде все понимаешь, а с Чуней так лоханулась. Ведь это ты сдала девочку ментам?

– Да, я, – не стала отпираться Маргарита.

Боцман сурово поглядел на нее:

– А ты хоть представляешь себе, что в этих детских домах творится? Какая там жизнь, какая дедовщина, какие волчьи законы – во много раз хуже, чем в тюрьме? Понятно, что тебе неоткуда это знать, на тебе крупными буквами написано: «девочка из очень благополучной семьи». Но хоть бы в Интернете почитала, что ли, чтобы представление иметь… Почему, ты думаешь, она из приюта сбежала, почему боялась до судорог, до икоты, что ее снова туда вернут? От хорошей жизни?

И в этот момент Марго не выдержала.

– Может, я и не имею представления о детских домах, – заявила она. – Но зато я очень хорошо представляю, что было бы, если б стало известно, что на стройке живет ребенок. Или, того хуже, если б эта девчонка как-нибудь тут пострадала. Представляете, сколько бы полетело голов? Начиная с вашей и заканчивая самим владельцем «БилдСтроя»!

– Ничего бы тут с ней не случилось, – парировал Георгий. – За ней вся стройка присматривает, да и сама девчонка совсем не дура и не враг себе, понимает, куда можно лезть, а куда нет. И о том, что она здесь живет, никто бы никогда не узнал, если б ты не настучала.

– Да, конечно, я понимаю, нападение – лучшая защита, – фыркнула Марго. – На самом деле вы и сами прекрасно знаете, что не правы, когда нарушаете все предписания. И потом – вы думали о том, что будет с ней дальше? Сейчас, как я поняла из разговоров, девчонка у женщин в бытовке жила. А потом что? Стройка закончится, женщины разъедутся кто куда, а девочка куда денется?

Георгий снова нахмурился.

– Да, в этом ты права, ничего не скажешь… Я тоже думал об этом, думал, да ни к какому решению не пришел. Ситуация, конечно, тяжелая, прямо тупиковая… Но она еще не началась. А теперь и не начнется, – он махнул рукой. – Из детского дома Чуню точно не вызволить…