Одни в океане - [33]

Ему требовалось теперь много времени на обдумывание. Потому что теперь, когда дело шло к концу, он не мог уже больше воспринимать вещи так легкомысленно. Теперь уже не мог. И про это он тоже знал.

«Это хорошо», – сказал он.

Он не знал, открыты ли у него глаза. Нет, определенно нет. Веки снова опустились. Да это было и неважно. Он видел иные вещи, чем те, которые, возможно, могли быть снаружи, вне его «я». Он видел множество образов и все в приятном свете, они проплывали перед его внутренним взором. И были такие же, как прежде. Только еще прекраснее.

Пока вдруг не начало болеть сердце.

Образы постепенно исчезали, и в конце перед глазами остались только чернота и пустота. У него не было времени удивляться этому. Потому что мысли, как прожектор, были направлены на сердце. Что происходит с сердцем? Откуда эта усиливающаяся боль?

Он тяжело дышал, преодолевая все нарастающее давление. Откуда ни возьмись, появилась огромная рука и вцепилась цепкими пальцами в сердце. И стала медленно и неотступно сжимать его. В мозгу молнией промелькнуло видение огромных стальных тисков.

Ему не хватало воздуха. Давление неотвратимо и мощно нарастало. У сердца уже не оставалось пространства, оно не знало, как избавиться и как спастись от того, что с каждой секундой становилось все ужаснее.

Все туже и туже стискивало его. Будто затягивали винт. Виток за витком. Там кто-то есть, кому принадлежит эта сатанинская рука? Может, темные силы? А может, Вышний, сам Всевышний? Может, Ему доставляет удовольствие сжимать руку, раздавливать сердце и наблюдать за этим? Как ребенку, мучающему муху или какую-нибудь другую мелкую животину? Вырвем лапку, а что теперь эта тварь сделает? Опля, не улетай! А давай-ка для верности и крылья пообрываем. А теперь что? Еще одну лапку долой, и еще, и еще. Вот, теперь у мушки нет ни одной ножки, а крыльев и подавно нет, а она все еще жива, черт побери, смотри, как жужжит! Мелочь такая, а какая упорная, кто бы мог подумать!

Проклятая рука давила, и жала, и сжималась в кулак все сильнее и сильнее. Тело Другого пришло в движение. Даже те части тела, которые уже умерли. Причиной движения были, по всей вероятности, нервы.

«По всей вероятности», – в отчаянии и с трудом произнес Другой.

«Естественно, – воскликнул издалека, со дна морского Однорукий. – Конечно, причина в нервах. Само собой разумеется, а ты как думал?»

«Это чувства», – прошептала Мария. Он едва понимал ее, так тихо и невнятно она говорила. Он попытался узнать ее, но нигде не мог ее найти. К тому же он ищет явно не в той стороне. Явно? Но голос ее был утешением в этой безумной боли.

«Это реакции реального пребывания здесь, – сказала Бетси, которой уже снова было не сто лет, и она, по-видимому, обо всем забыла. – Тебе же только что Однорукий сказал. Он врач и знает. Ты просто не хочешь в это поверить, да?»

Тело Другого дергалось, как оторванная лапка паука. Сверхсильная рука почти полностью сомкнула пальцы.

Когда он почувствовал последнее, самое изнурительное давление и рука так сжала кулак, что в нем ничего уже не могло шевельнуться, Другой испустил свистящий, прерывистый крик, наподобие захлебывающегося свистка летящего в пропасть локомотива.

Закричав, он раскрыл глаза и снова мог видеть. Он увидел, что сидит в лодке, выпрямившись. Все, что снаружи и внутри тела было еще живым, сидело сейчас выпрямившись, в лодке, а не валялось беспомощно и неподвижно на дне.

Голова повернулась в сторону горизонта. Огромная рука все еще крепко держала его за сердце. И не отпускала, хоть умри. Ему все виделось как в перевернутом театральном бинокле: глупо, далеко и искаженно, боже мой, как смешно, здесь нельзя так сидеть и лежать, а выправка где, что это такое, это ведь все не по правилам?

Он провел глазами вдоль линии горизонта.

Другой мог различить теперь лишь цветные пятна. Сверху синяя клякса, а в ней красный прыгающий шарик. Качающаяся полоска горизонта и бездна черной воды внизу. А совсем высоко вверху еще что-то белело.

«Откуда там взялось что-то белое?» – спросил он себя и не мог думать от боли. Глаза приклеились к горизонту и ощупывали его, как слепой нащупывает палкой край тротуара. Однако на горизонте было пусто. Перед ним, на воде, тоже ничего не было, а позади него пылало раскаленное небо.

– Круговой обзор чист! – отчетливо произнес он вслух. Голос его прогремел у него в ушах.

«А что можно было ожидать другого? – произнес он опять про себя и по-прежнему остался сидеть прямо. У него снова появилось немного сил, потому что рука, сжимавшая сердце, вдруг исчезла и больше не давила. Он не удивился, как будто бы уже успел забыть о боли. Однако он ее не забыл. Он просто настойчиво искал то что-то белое.

Он поднял глаза кверху, где видел это прежде. Но теперь ничего не находил среди синих пятен.

«Мне оперировали катаракту, – сказал он. – Значит, я должен бы видеть?»

И тут он понял, даже не посмотрев еще раз, что это был Вышний. Что-то белое, значит, это был свет.

Он закрыл глаза и продолжал сидеть прямо. Он ждал, пытаясь размышлять упорядоченно, и чувствовал сильное волнение. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем он снова смог увидеть то белое; оно появилось совершенно неожиданно и внезапно, высоко наверху, и было видимо сквозь закрытые глаза. И синева больше не затмевала его. Как в кино: белый холст экрана. Он сидел в первом ряду, ему приходилось сильно задирать голову. В глазах рябило. Здесь дают какое-то странное представление, подумал он. Мне нужно было взять место получше и поудобнее. Что же задумал Вышний? – размышлял он.