Однажды весной в Италии - [62]

— По приезде я звонил на радио, но безрезультатно. Там все переменилось.

— Мари пришлось покинуть Рим, когда ее начали в чем-то подозревать. Она уехала, чтобы избежать ареста. Кажется, это было в конце апреля.

Сент-Роз спросил у синьоры Филанджери, можно ли ему писать Мари на ее адрес, чтобы по возвращении она получила его письма.

— Ну конечно. Пишите на мой адрес. Я все для нее сохраню. Уверяю вас, она вернется.

Она в первый раз улыбнулась, и глаза ее словно помолодели. Я подумал, что и мне следовало бы сказать ей то же самое по поводу ее мужа, и я вспомнил стихи Данте, настолько память моя была начинена цитатами:

Per me si va nella citta dolente,

Per me si va nell’etemo dolore[26].

Но тут возле окна я вдруг заметил глиняную статую, сразу приковавшую мое внимание. К несчастью, никто давно не увлажнял лежавший на ней защитный покров, и статуя высохла, покрылась трещинами, чешуйками, но, невзирая на эти непоправимые повреждения, она чудом сохранила свою прелесть. Я спросил у синьоры Филанджери:

— Что это? Кто она?

— Возможно, Венера. Или рождение Весны. Или еще что-нибудь.

Сент-Роз тоже смотрел на статую и тоже — я мог бы поклясться — был глубоко опечален тем, что она так пострадала. Я заметил, как он помрачнел, как запульсировала вена у него на шее.

— Ваш муж вам ничего не говорил об этой работе?

— Венера, или Весна, или Афродита — каждый раз он говорил другое. Однажды он даже назвал ее Еленой.

— Еленой? Еленой Троянской?

— Да, и сказал что-то о греках, которые сражались за нее, то есть за красоту и честь.

Мы стояли рядом под лучами палящего солнца, которые потоком лились из окна, выходившего на террасу, наши взоры были обращены к статуе, хоть и поврежденной, но излучавшей торжественную безмятежность, будто спустя тысячелетия ее вырвали из чрева земли по закону вечного возрождения. Сент-Роз молчал, но был очень бледен. Хотя, возможно, это мне показалось из-за яркого солнца, заливавшего его своим светом. Сам не знаю отчего, я почувствовал себя взволнованным. И спросил:

— Итак, синьора, вы думаете, что это Елена?

— Нет, я ничего не думаю, — ответила она. — Вернее, я думаю, что мой муж сам этого не знал и что, скорей всего, это просто мечта.

И она улыбнулась мне своей мягкой, трогательной улыбкой. Мне бы хотелось еще немного поговорить с ней, но, к сожалению, Сент-Роз не мог задерживаться, и я должен был срочно везти его на аэродром.

В лифте я спросил его:

— Скажи правду: почему они не уберегли такое прекрасное произведение?

— Когда Филанджери арестовали, жена его находилась в Сполето. Мастерская, наверно, долго пустовала.

Лифт со скрипом полз вниз. Сент-Роз о чем-то задумался.

— Скажи, а ты знал женщину, послужившую для этой статуи моделью?

— Знал.

— Счастливчик! У нее на самом деле была эта королевская осанка?

— Да.

Еще немного, и мы очутились внизу. Я видел, что Сент-Роз не склонен откровенничать.

— А эта Мари? Можно ли об этом говорить с тобой? Ты думаешь, она вернется?

— Я уверен. Только, прошу тебя, оставим эту тему.

— Как хочешь. Но ты, видно, не терял времени в «заточении».

— В данном случае это совсем не то, что ты думаешь!

— Ну, тогда прости меня. Значит, она вернется.

— Мы назначили встречу в Риме.

Я едва не начал иронизировать по поводу такого ответа и такой уверенности, но мы уже вышли в вестибюль, и дверь на улицу очертила огромный прямоугольник яркого солнца.

— Ты прав, Жак. — Я вдруг глубоко поверил в то, о чем говорю. — Да, Жак, ты прав. Рим всегда был городом решающих свиданий. И не было человека, который бы не пришел сюда на свидание.