Однажды в Бишкеке - [47]

— Вполне! — искренне ответил я.

— Ну и слава Богу! Но это еще не все, Мартын. Папа не только король, изгнанный из королевства неблагодарной и подстрекаемой чернью. Он не только король, он еще и волшебник. Его работы по голографии намного опередили свое время. Я знаю, он рассказывал мне… Понимаешь, так в двух словах не опишешь, но лет через десять те информационные технологии, которые кажутся нам мегапередовыми, станут похожи на почтовую связь дилижансами по сравнению с тем, какие возможности откроет голография. Все станет другим. Мы будем иначе общаться, иначе обучаться, иначе мыслить. Мартын! Мой народ глубоко несчастен. В жопе у него паяльник, в глазах — телевизор. В этом телевизоре я владею одним-единственным каналом. Дружище, сделай этот канал лучшим! Очень прошу!

Чингиз снова обнял меня, развернулся и направился походкой пеликана в сторону Влада. В виду приближающегося принца Влад поднялся со стула, застегнул френч на верхнюю пуговицу, оперся одной рукой о стол, а другую заложил за спину, придав себе позу царского генерала.

Пришло время поискать Юппи, а то я что-то увлекся общением со двором и потерял его из виду. Я стал вертеть башкой, как перископом, но Юппи нигде не наблюдалось. Зато началось нашествие.

Если можете вообразить себе, как американские морпехи входят в безобидную деревушку в какой-нибудь банановой республике, а местные жители уже догадываются по их наглым похотливым улыбочкам, что они будут куражиться и насиловать, — если можете себе подобную сцену вообразить, получите довольно точное представление о том, что увидел я.

Метрдотель и Аркаша пытались протестовать, что-то бормотали про «прайвит парти», но шедший первым лось даже не толкнул — слегка подвинул их в сторону, и они попадали на задницы.

Пиндосы расселись за свободным столом, человек десять. Они разговаривали натужно громко и натужно громко ржали, избегая пока встречаться с нами глазами. В этой ситуации было понятно, что первый же визуальный контакт послужит сигналом к началу драки.

— Мартын, не надо. Без тебя справимся.

Я даже не заметил, как Алексей оказался рядом.

— Нет, я с вами.

После такого количества волшебного порошка и бесед о воинском достоинстве я просто не мог ответить иначе.

— Ладно, — понял Алексей. — Дёсны и рот кокосом натри. Смягчишь первую боль.

Я сделал, как он сказал, затем, выпрямив взгляд, посмотрел на интрудеров. Противник нашелся мгновенно. Раздался клич fuck you, две ноги в камуфляже перемахнули через стол, и вылетевший из зеленой майки загорелый бицепс хлестко вбил четыре кянтуса мне в зубы. Анестезия подменила болевой шок тупым бессмысленным ударом, только разозлившим. Издав боевой хрип, я заехал ему тоже куда-то в рожу, и удачно, потому что он отлетел назад, с трудом сохранив равновесие. Я почувствовал, как у меня в груди разворачивается Вселенная. В голове прозвучали два триумфальных аккорда. На третьем я увидел вспышку, и огненная боль рассекла левое плечо. Я удивился, почувствовал странную тяжесть в теле, опустился на пол и снизу наблюдал, как лакированный штиблет корейца прошелся тремя шестнадцатыми по частям тела американца.

Никакой драки, в сущности, не происходило. Корейцы неторопливо продвигались к выходу, только немного пританцовывали как-то жеманно, вертелись и всплескивали руками. Принц шел с ними безо всякого жеманства, его танец был типично боксерским. Через минуту все пиндосы были сметены за территорию «Четырех сезонов».

Полицейский Аркаша помогал собираться Татьяне Кабановой и ее аккомпаниатору. В белых рубахах, забрызганных чужой кровью, принц и его свита подошли к сцене.

— Татьяна Ивановна, — начал Чингиз и шмыгнул носом. — Татьяна Ивановна, мы преклоняемся перед вашим талантом. Извините, что так вышло!

— Да чего уж там, мальчики, — ответила певица. — Я ведь из шансона. И не такое видала… Хотя, пожалуй, нет. Такого я еще не видала. Славно деретесь, мой смуглый принц!

Я думал, что у меня разрублено плечо и я истек кровью. Но оказалось, что, хотя порез и вправду довольно глубокий, он не достал даже до кости, и кровью я тоже не истек. Наташка сделала мне тугую перевязку, я поднялся на ноги, походил — вроде ничего. Сдул еще две дорожки, запил «Шато о’Сарп» и отправился на поиски Юппи, а то ведь он так и не появился.

Искать пришлось недолго. Девушка приложила палец к губам и прошептала: «Ой, не надо, не будите!» Поджав на детской лавочке ножки в белых гольфиках, Юппи упокоил голову на коленях у няни Гюльсары. И дрых себе, родимый.

Глава четвертая, изобилующая сценами насилия и эротики, но трактующая также философию и математику

— Александр Виленович, прошу вас! Перестаньте трогать машину, вы оставляете на ней жирные пятна.

Сквозь вежливость корейца скользили уже визгливо-стальные нотки, но поделать Сергей ничего не мог, потому что к гостям не применяют насилия. Принц только весело смеялся. А Юппи, тот был в ударе. Лапая со всех сторон августейший серебристый «бентли», он фантазировал в визионерском трансе:

— Далекий, Богом забытый аул. Плюгавые юрты. Немощные старики. Слюнявые деревенские дурачки. Усталые женщины с чумазыми детьми на руках. Мальчик с соплей в носу в одной рубашонке катит вдоль пыльной дороги палочкой обруч. По аулу, навстречу заходящему солнцу, медленно проезжает серебристый «бентли». Жители провожают его взглядами, исполненными тоски и ненависти. Все снято в сепии. Слоган: «Долой бедность!»