Однажды в Америке - [24]

– Не волнуйся. Это наша группа «Би» стартует почти сразу же после профи из группы «Эй», потому что все равно никому из нашей группы догнать их не светит. Остальные же группы будут запускать уже через более долгие промежутки. Так что успеем растянуться, прежде чем нас кто-то догонит.

– А-а-а, понятно… – Аленка кивнула, потом пару мгновений подумала и заявила: – Но знаешь что – ты со мной долго не беги. Сразу иди в отрыв и за меня не беспокойся. Я справлюсь.

Я обнял жену и, не удержавшись, снова чмокнул ее в нос.

– Не волнуйся. Я ведь не собираюсь рваться на какие-нибудь высокие места. Для этого надо было серьезно готовиться, а не так, как сейчас. Так что моя цель – просто пробежать весь марафон. Поэтому мост мы с тобой точно пройдем вместе, а уж потом я слегка прибавлю. Хорошо?

Аленка просияла улыбкой и, потянувшись, чмокнула меня в щеку.

За прошедший год произошло очень много событий, после которых я начал сильно подозревать, что все мое послезнание вскоре может пойти псу под хвост. Просто потому, что ситуация в мире изменится настолько, что перестанет быть как-то похожей на то, что я помнил.

Во-первых, здесь все-таки случилась Чернобыльская катастрофа. В апреле восемьдесят шестого ее удалось предотвратить, причем произошло это, скорее всего, благодаря моим усилиям, а вот в мае девяносто третьего она догнала-таки мир… Причем последствия от «нового Чернобыля» оказались куда более серьезными.

Судя по тому, о чем писали газеты и сообщало CNN, все случилось потому, что те придурки, которых КГБ замел по моему письму, после получения независимости попали под амнистию и вышли на волю в ореоле мучеников от рук КГБ. Мол, ни за что люди сели! И какие люди – профессионалы, редкие специалисты и все, поголовно, патриоты независимой Украины. За это, типа, их и загребли… Не факт, что так утверждали все, кого посадили, но как минимум парочка подобных типов таки нашлась. И их заявления оказались вполне в строку нынешней украинской власти. Вследствие чего им удалось убедить руководство новой, независимой Украины в том, что тот эксперимент, который был сорван исключительно вследствие присущего «кровавой гэбне» идиотизма и врожденной ненависти к исконному стремлению украинского народа к свободе, а украинской науки – нести свет и разум этому миру, провести просто необходимо. Потому что он станет ярким примером того, что украинская наука и технологии находятся на переднем крае научного знания. Ну и экономический эффект также будет очень, очень солидным!

Слава богу, в девяносто втором закончить подготовку не успели – кризис, обрушение цен, разрыв хозяйственных связей… Ну вот совсем в тот год было не до экспериментов. Но к девяносто третьему основные проблемы подготовки удалось-таки решить. С каким качеством – второй вопрос. Семь лет, за время которых и экономика, и наука, и технологический уровень СССР, а затем и независимой Украины неуклонно скатывались в пучину деградации, естественно, не прошли даром. Плюс ситуация усугубилась тем, что, поскольку в апреле 1986-го не случилось того Чернобыля, строительство АЭС здесь никто не прекращал. Вследствие чего к концу девяносто второго года на Чернобыльской атомной электростанции успели возвести новенький энергоблок типа РБМК‐1500 – то есть в полтора раза более мощный, нежели полыхнувший в моей старой реальности четвертый. И эксперимент решили провести именно на нем! Ибо экономический выигрыш на новом, более мощном реакторе должен был выглядеть куда более убедительно. Причем, опять же, поскольку того Чернобыля здесь не случилось, никаких дополнительных улучшений в области безопасности ядерных реакторов, которых после той катастрофы внедрили массу, здесь, естественно, сделано не было. Все ж нормально работает – зачем напрягаться и тратиться… Ну и, до кучи, в развитие ситуации внес свою немалую лепту развал Союза. Потому что многое из того, что имелось во времена СССР и жестко поддерживалось суровой волей и отеческим надзором союзного Средмаша[14], после перехода атомной отрасли в руки властей незалежной Украины было посчитано никому не нужными излишествами и урезано, развалено либо ликвидировано. Мол, Средмаш перестраховывается, потому как в первую очередь занимается «военным» атомом, отчего у него сдвиг на этой почве – нам же, сугубо гражданским энергетикам, многие его нормы и правила не нужны и излишни, да еще и финансово затратны. Так же свою негативную роль сыграло и то, что ранее единые и доступные всему народнохозяйственному комплексу СССР вне зависимости от республиканской принадлежности, технологии и решения уже начали закрываться и превращаться в коммерческую тайну… Все это привело к тому, что, кроме того что полыхнул гораздо более крупный реактор, сама реакция на аварию, во‐первых, прошла с запозданием и, во‐вторых, молодое независимое государство просто оказалось не способно бросить на ее ликвидацию ресурсы хотя бы даже немного сравнимые с теми, что были задействованы в прошлый раз. Их у него просто не имелось… И дело было не только в деньгах, которых у молодой украинской демократической державы было просто тупо в разы меньше, чем у СССР образца тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, по которому в тот момент еще не прошлась катком только-только начинавшаяся горбачевская «катастройка», но и в том, например, что наиболее мощные службы, заточенные под ликвидацию подобных аварий, в тот момент, когда произошла эта катастрофа, оказались за пределами недавно ставших вполне себе государственными границ… Вследствие чего даже пожар в реакторном блоке здесь тушили не десять дней, а две с лишним недели! И потушили только после того, как на помощь украинцам были переброшены ликвидаторы из других стран. То есть когда новая, гордая и независимая Украина, осознав таки ту жопу, в которую она попала, начала истерично просить о помощи всех, кого только могла… Причем основная часть помощи пришла, понятное дело, из России. Не говоря уж о том, что среди всех ядерных держав Россия тупо была самой близко расположенной, и в ней было достаточно много ядерных объектов, каждый из которых обладал мощными службами ликвидации последствий аварий на ядерных объектах, именно в ней располагался институт, который разработал сам реактор. Плюс в русских на тот момент еще крепко-накрепко сидел синдром «старшего брата», от которого и в моей реальности мы, с трудом и болью, смогли постепенно избавиться только к двадцатым. Через несколько лет после украинского евромайдана, наслушавшись проклятий бывших братьев и всяких стишков типа «никогда мы не будем братьями», а также кровавой денацификации, которую многие на Украине нам потом так и не простили. Все это и привело к реакции: что ж, не будем – значит, не будем…