Однажды темной зимней ночью… - [51]

Лишь по чистой случайности мне вообще удалось отыскать их коттедж: я вовремя увидел приметную песчаниковую глыбу в том месте, где вниз от дороги отходил узкий проселок, по обеим сторонам обсаженный буками. Пока я ехал по проселку к ферме, колеса тонули в толстом слое прошлогодней листвы, видимо не потревоженной с самой осени.

Солеварная ферма – обветшалое, потрепанное временем строение – располагалась под странным углом к проселку, мне даже подумалось, что дом намеренно выставили на растерзание всем ветрам и непогодам. Ферма выглядела еще более запустелой оттого, что снег обметал углы сланцевой кровли и рамы темных окон, густым ковром укрыл внутренний дворик и пустырь перед домом и стоявший возле навеса для дров фургон со спущенными колесами и покореженным передком.

Если бы из трубы на крыше не вился хилый дымок, ферма казалось бы совсем нежилой и заброшенной.

Пока я вылезал из автомобиля и шел по дорожке к крытому переднему крыльцу, погода совсем рассвирепела и завьюжила. У двери с веревки свисал большой колокольчик вроде тех, что подвешивают на шею тирольским коровам, и я толкнул его локтем, не желая на холоде вытаскивать руки из карманов.

Было три часа пополудни, до Рождества оставались считаные дни, и валил густой снег; я заподозрил, что эти места безлюдны, как и сейчас, круглый год. В поле зрения не наблюдалось других жилых домов – мне вообще не попалось ни одного жилья после того, как я переехал через реку, – а от самой Солеварной фермы, судя по всему, осталось одно название. Я не увидел ни хлевов, ни загонов, ни курятников, ни сараев, сохранился лишь дом; мне подумалось, что к нему Мюррей пристроил мастерскую, а позади дома расстилалась пустошь, уходившая вверх на склон холма, занятый старым лесопитомником. В беспорядочно разбросанные посадки молодых сосен уже вторглись падуб, кипарисы и тисовые деревья. Вокруг стояла такая тишина, что я даже слышал доносившиеся со стороны деревьев голоса. Голоса и стук топоров по стволам. Наверное, это лесорубы срубают ветки елей и падуба по случаю повышенного спроса на рождественские украшения в городе.

Мне меньше всего хотелось выставлять себя надоедой, но мною двигала уверенность, что, сумей я переговорить с Оксбарроусами, пускай даже накоротке, я вымолил бы прощение для Джо и поспособствовал бы их сближению.

Я снова позвонил в колокольчик и, когда ответа опять не последовало, попробовал стучать в выходившее на фасад занавешенное окно гостиной и звать Хелен, рассудив, что она скорее откликнется, чем Мюррей, если он и правда так хвор, так чувствителен сердцем и слаб духом, как рассказывал Джо.

Однако на мои стуки тоже никто не отозвался, и я решил, что Оксбарроусы, вероятно, просто не желают открывать незнакомцу. Я не винил их. Да и в чем была их вина, если они жили в такой глуши? Я и сам не раз наставлял наших пожилых прихожанок, чтобы не открывали дверь кому ни попадя, а только если кого-нибудь ждут.

Как ни претило мне вторгаться в чужие владения, я не мог просто развернуться и уйти, не сделав последней попытки поговорить с Оксбарроусами. Я толкнул калитку на задний двор, надеясь, что вдруг у задней двери мне повезет больше.

Со стороны посадок снова донеслись голоса, на этот раз довольно громкие, чтобы спугнуть с ветвей ближних елей парочку вяхирей. Кто бы ни орудовал топором среди деревьев, он наверняка пришел с Солеварной фермы, так, во всяком случае, мне подумалось: от распахнутых ворот заднего двора к передней кромке лесопосадок вела цепочка следов на снегу.

У меня закралась мысль, что лесопитомник, наверное, принадлежит Оксбарроусам. Мысль не такая уж беспочвенная. Говорил ведь Джо, что Мюррей зарабатывает на жизнь починкой и восстановлением мебели, а иметь под рукой нужный материал очень даже удобно для его ремесла. И может быть, сейчас, когда он по хворости не может заниматься им, он зарабатывает тем, что продает древесину, а может, учитывая праздник, ветви хвойных деревьев.

Еще он, вероятно, сдавал в аренду свою мастерскую, потому что, огибая дом сбоку, я заметил, что двери ее открыты нараспашку. Внутри с огромной циркулярной пилы вспорхнула стайка маленьких пташек, а потом расселась на недоконченных предметах мебели, которые, очевидно, починял Мюррей, пока его здоровье не пошатнулось. Помимо пилы я увидел в помещении кроватную раму, кухонный буфет, дубовый стол, старинные напольные часы и прислоненный к ним велосипед с погнутым передним колесом – его упоминал Джо, на этом-то велосипеде он и ехал в ночь, когда его нашел Мюррей.

Велосипед до сих пор стоял непочиненный.

Переднее колесо погнулось, когда он на полном ходу навернулся в придорожную канаву, рассказывал Джо, по пути из захудалого паба Джона Барликорна; паб стоял на отшибе и располагал Джо спокойненько напиваться вдали от посторонних глаз.

Все произошло ненастной декабрьской ночью, ни фары, ни налобного фонаря у Джо не имелось, тормоза слабые, к тому же он прихватил из паба порядочный запас шотландского виски и бренди, так что на крутом спуске с холма вся совокупность отягощающих обстоятельств увлекла его в канаву.