Однажды темной зимней ночью… - [25]

За те мгновения, пока его мозг осознавал, что он стоит во дворе и, видимо, как лунатик, ходил во сне, внутри, под сердцем, все туже сворачивался клубок, а когда окончательно пришло осознание, клубок враз размотался, и Таниэля захлестнула паника, а тело сотрясала крупная дрожь.

Он бегом бросился к дому и с грохотом толкнул дверь, правда, притворил ее намного тише, вспомнив, что его спутники спят. Ему пришлось немного постоять на пороге, прижимаясь лбом к двери, чтобы разобраться, что его так сильно напугало. Хождение во сне еще не означало, что с ним творится нечто ужасное, – просто он немножко выбит из колеи.

С мороза прохладный сланцевый пол казался почти раскаленным.

– Ты в порядке? – на ступеньках лестницы стоял Мори. Он в недоумении взял свисавшее с перил толстое одеяло и машинально расправил его. Поверх пижамы Мори набросил черное кимоно и подпоясался белым кушаком, отчего смахивал на только что посвященного в церковный сан.

Таниэль хотел было рассмеяться и сказать, что все путем и с ним просто приключился забавный казус. Но произнес совсем другое:

– Какое там, я только что проснулся в саду у калитки, а теперь у меня, кажется, сердечный приступ.

Мори спустился с лестницы, положил ладонь на грудь Таниэля и немного подождал, как будто прислушиваясь.

– Никакого приступа. Со мной тоже такое случалось, когда мои братья ушли на войну. Так что жить будешь. – Мори похлопал его по руке. – Сомнамбулизм, значит. Как я понимаю, это что-то новенькое?

– Такого со мной никогда раньше не бывало.

– Надо пропустить по стаканчику вина, – решил Мори и подмигнул. – Раз появились неполадки со сном, значит, ты окончательно повзрослел. Наконец-то. Это событие надо отметить.

– Зато ты у нас взрослый и битый жизнью, – произнес Таниэль ослабевшим от благодарности голосом.

– Ты теперь – тоже. Пойдем. Нас ждет вино.

Мори отвел его в кухню и усадил на стул возле печки, а сам совочком нагреб немного тлеющих угольков в чашку и дал в руки Таниэлю – согреваться. Затем налил в бокал красного вина, которое нашлось в корзинке смотрительницы. Покончив с этим, Мори изучающе оглядел друга.

– Ну вот, уже выглядишь лучше. Правда?

Таниэль кивнул.

– Спасибо тебе, – сказал он мягко. Чашу с угольками он держал у сердца. Токи крови крохотными иголочками покалывали в его пальцах.

Мори чинно поцеловал его в лоб. Таниэль подался вперед и прижался к груди Мори, чувствуя себя снова в безопасности, но при этом пристыженным. Поцелуй был из тех, каким успокаивают ребенка, если он испугался паука.

* * *

Наутро все вокруг стало белым-бело от снега. Шесть скатилась по ступенькам, уже одетая в пальто и теплые ботинки, и в нетерпении приплясывала под дверью, пока Мори не встал и не отпер замок.

Таниэль еще с детства порядком намерзся и с удовольствием нежился у печки с чашкой горячего чая, довольный, что он в тепле, а не снаружи, и не имел ни малейшего желания высовываться во двор. Зато Мори взирал на снег как на преизрядное чудо.

Таниэля осенило, что ему выпал шанс победить Мори в снежки, ведь здесь Мори не сможет угадывать, откуда и когда в него прилетит очередной ком.

– А что, нам тоже не грех прогуляться, – бодро заявил Таниэль.

В дневном свете болота приобрели совсем другой вид. Они простирались куда хватало глаз, понизу затянутые мглистой дымкой.

Зато вода в озере отличалась необычайной прозрачностью и просматривалась до самого дна. На дне что-то вроде бы колыхалось, наверное, темные заросли водорослей. Правда, сквозь прозрачную воду вокруг свай мостика проглядывали какие-то предметы. Монеты и нечто другое, больше размерами и продолговатое, то ли ножи, то ли драгоценные украшения, а еще кости. Таниэль готов был поклясться, что различает на дне конскую челюсть.

Таниэля вдруг охватила жгучая ненависть к этим предметам на дне озера. Он бы и шагу не ступил по мостику над местом, где они валялись. Мори однажды рассказал Шесть, что в некоторых старинных культовых местах люди оставляют в воде подношения – за давностью лет все уже позабыли, кому они предназначаются, но традицию блюдут, – вот только Таниэль недослышал, что говорил Мори. Как ни пленяло озеро красотой, вода в нем выглядела какой-то мертвой. Таниэль всеми костями и кожей ощущал непреодолимое желание поскорее покинуть это место. Глупость неимоверная. Прежде Таниэлю никогда не казалось ни с того ни с сего, что какое-то место дурное; еще вчера он назвал бы это пустыми бреднями, а того, кто говорит об этом, заподозрил бы в нелепых маскарадах и заигрывании с потусторонним миром. Но сейчас он сам готов был поклясться, что озеро – явно дурное место, вот как его измучила минувшая ночь.

Шесть, едва они подошли к берегу, ускакала куда-то по своим детским делам, но Таниэль хорошо видел ее: ярко-красное пальтишко выделялось на голой местности, лишенной деревьев, изгородей и всего прочего, что заполняет пейзаж. Одни лишь болотные травы стлались по топкой земле, да камыши сгибались под снежными шапками; кое-где темнели заводи, да клочья тумана цеплялись за остроконечные стебли болотной осоки. Таниэль предпочел бы убраться подальше от воды, но почему-то медлил. При своем росте он возвышался над окружающим пейзажем. Торчал на виду, как никогда беззащитный, выставленный на всеобщее обозрение.