Однажды разбитое сердце - [2]

Всегда обещай меньше, чем можешь дать, ибо Мойры всегда берут больше.

Не заключай сделки больше чем с одной Мойрой.

И, что важнее всего, никогда не влюбляйся в Мойру.

Существовало шесть бессмертных богов и богинь Судьбы Мойр, и были они существами ревнивыми и собственническими. Ходила молва, что много веков назад, еще до их исчезновения, они правили частью мира с помощью магии, столь же зловещей, сколь и чудесной. Они никогда не нарушали условия сделок, хоть и причиняли зачастую боль тем, кто просил у них помощи. И все же большинство людей – и даже те, кто верил, что Мойры – не более чем миф, – рано или поздно так сильно впадали в отчаяние, что начинали молиться им.

Эванджелине всегда было любопытно взглянуть на их церкви, но, зная о меркантильной сущности богов и богинь Судьбы и Судьбоносных сделок, она избегала места поклонения им. До тех пор, пока две недели назад сама не стала одним из тех отчаявшихся людей, о которых всегда слагали истории.

– Пожалуйста, – прошептала она двери в форме сердца, наполняя свой голос дикой, искалеченной надеждой, что и привела ее сюда. – Я знаю, какая ты смышленая. Ты ведь позволила мне отыскать тебя. Впусти меня.

Она в последний раз дернула деревяшку.

И на этот раз дверь поддалась.

Сердце Эванджелины бешено заколотилось в груди, когда она сделала первый шаг. Во время поисков пропавшей двери она вычитала, что церковь Принца Сердец уготовила каждому посетителю свой особый аромат. Предполагалось, что запах этот отражает самую глубочайшую сердечную боль человека.

Но когда Эванджелина ступила в прохладное помещение церкви, в воздухе ничего не напомнило ей о Люке – ни намека на замшу или ветивер. Тусклый проход церкви отдавал лишь сладостью и металлом: ароматом яблок и крови.

Мурашки пробежали по ее рукам. Это ни капли не вязалось с тем мальчиком, которого она любила. Должно быть, легенды, которые она прочла, были неверными. Но разворачиваться обратно не стала. Она знала, что Мойры – вовсе не святые или спасители, хоть и надеялась, что Принц Сердец окажется милосерднее остальных.

Шаги уводили ее дальше в глубь церкви. Все вокруг было ослепительно белым. Белые ковры, белые свечи, белые скамьи для прихожан, высеченные из белого дуба, белой осины и слоистой белой березы.

Ряд за рядом Эванджелина проходила мимо разномастных белых скамеек. Возможно, когда-то они были красивыми, но у многих из них теперь не хватало ножек, на других лежали обезображенные подушки, а некоторые и вовсе были расколоты пополам.

Сломанная.

Сломанная.

Сломанная.

Неудивительно, что дверь не хотела пускать ее внутрь. Церковь эта не была зловещей, она, скорее, была печальной…

Тишина, окутавшая помещение, резко оборвалась.

Эванджелина обернулась, подавив вздох.

В нескольких рядах позади нее, в тенистом углу, стоял молодой человек, судя по всему, переживавший глубокую скорбь или совершавший некий акт покаяния. Непослушные пряди золотистых волос спадали ему на лицо, пока он, склонив голову, рвал пальцами рукава своего бордового пальто.

Сердце Эванджелины сжалось, когда она посмотрела на него. В ее душу закралось искушение спросить у парня, не нужна ли ему помощь. Но он, вероятно, избрал угол, лишь бы не привлекать внимание.

А у нее оставалось не так много времени.

В церкви не наблюдалось часов, но Эванджелина готова была поклясться, что слышала тиканье секундной стрелки, которая неустанно стирала драгоценные секунды до свадьбы Люка.

Она спешно прошла вдоль нефа[3] к апсиде[4], где прерывались ряды изломанных скамей и где перед ней возвысился сияющий мраморный помост. Платформа была девственно чистой, окутанной светом свечей из пчелиного воска и окруженной четырьмя ребристыми колоннами, что охраняли статую бога Судьбы – Принца Сердец – величиной больше его реального роста.

По затылку вновь пробежали мурашки.

Эванджелина знала, как он должен выглядеть. В лавке диковинок ее отца совсем недавно появился новый, излюбленный многими товар – Колода Судьбы, набор карт с изображениями Мойр для предсказания. Карта Принца Сердец предрекала безответную любовь, и на ней бог Судьбы представал во всей своей трагической красоте: с ярко-голубыми глазами, полными слез, окрашенных кровью, как и уголок его угрюмых губ, где она запеклась навечно.

На этой сияющей статуе кровавых слез не было. Но его лицо, тем не менее, отличалось такой беспощадной красотой, которая, по меркам Эванджелины, была под стать полубогу, способному убить поцелуем. Изгиб мраморных губ Принца складывался в идеальную усмешку, от которой должно веять холодом, жесткостью и резкостью, но чуть пухлая нижняя губа выдавала намек на мягкость – она выпячивалась, как смертоносное приглашение.

Согласно мифам, Принц Сердец не способен был любить, потому как его сердце давно перестало биться. И лишь одно могло заставить его биться – единственная настоящая любовь. Его поцелуй приносил смерть каждой девушке, кроме той самой – единственной его слабости, – и пока он пытался разыскать свою суженую, за ним тянулся шлейф трупов.

Эванджелина не могла себе представить более трагичного существования. Если кто из Мойр и способен проникнуться сочувствием к ее положению, то это Принц Сердец.