Однажды осенью - [2]

Осень расстилала туманы, промозглые и пронизывающие. Крепкий холод разливался в воздухе.

— Я хочу тебя, — сказала Зира, глядя Тилль в глаза своими холодными жёлтыми глазами. — Стань моей.

— Зачем я тебе? — горько улыбнулась Тилль. — Ты «выросла» из меня, как из старой одежды. Иди дальше — вперёд. Я тебе не нужна, мы слишком разные.

— Позволь мне самой решать, в ком и в чём я нуждаюсь, — сказала Зира.

— Я не могу принадлежать тебе, как вещь. — Тилль заварила чай, кутаясь в шарф. — Да и другими словами такие предложения делают.

— Какими? — Тилль смотрела пристально. В её глазах светилась жутковатая сила, сверхчеловеческая.

— Ну, например, «я люблю тебя», — усмехнулась Тилль.

— Я не верю в эти сказки, слащавые, как твои картины, — хмыкнула Зира.

— Это невозможно, — сказала Тилль, ставя чашки на стол. — Мне не близок ни твой образ мыслей, ни твои взгляды. Чужие мы с тобой. И никогда близкими не станем. Извини, мне надо работать.

Она удалилась в мастерскую. Зира, выпив чай, ушла.

Осень ещё не раз сводила их. Зира преуспевала в строительстве летающих кораблей. Волчий облик она принимала всё реже, но иногда луна звала её.

Дела художницы пошатнулись. Её картины всё хуже продавались. Критики говорили, что она старомодная, не идёт в ногу со временем, застыла в своём развитии. Надеясь хоть как-то поправить своё положение, Тилль устроила выставку картин, но их никто не приобретал. Она уже совсем отчаялась, как вдруг ей сообщили, что все её работы приобрёл человек, пожелавший остаться неизвестным. Он заплатил за картины большую сумму — Тилль могла бы жить на неё целый год, а если сильно экономить, то и два.

Осень, мягкая и золотая, снова свела её с Зирой. Зира повторила своё предложение:

— Стань моей. Ну... Считай, что я... люблю тебя.

Тилль только вздохнула. Благодаря деньгам неизвестного она снова могла покупать хороший чай, который сейчас и заварила.

— Зира, пойми, слишком уж мы далеки друг от друга. — И призналась: — Ты меня пугаешь.

— У тебя есть реальные причины меня бояться? Я когда-либо причиняла тебе зло? — Взгляд Зиры был пристально-осенним, непостижимым, загадочно-мрачным.

— Дело не в этом. Физически — нет, не причиняла. Но общение с тобой подрывает мои силы и разрушительно действует на творчество. Твоя сила — чуждая мне, чужая.

— У тебя кто-то есть? Кто-то, с кем тебе хорошо и приятно? — спросила Зира.

Тилль промолчала. В её светлых, золотых, как осень, волосах, начал появляться иней первых заморозков.

Она работала, творила. Но её по-прежнему редко хвалили и всё чаще отзывались о её творчестве пренебрежительно. Критики говорили, что ей давно пора на свалку истории. В последней попытке она снова устроила выставку, и молодые «знатоки искусства» насмехались над «наивной сказочностью» её «устаревших» работ. Останавливаться в творческом развитии, говорили они, для художника смерти подобно.

— Вы напыщенные идиоты, — вдруг сказал какой-то незнакомец в плаще, шляпе и маске. — Вы пустоголовые болваны и невежды!

— Вы кто такой, милостивый государь? — возмутился один из знатоков.

— Моё имя не имеет значения, — ответил незнакомец. — В этих картинах — свет, недоступный вашим недалёким умам и пустым душам. Вам проще ниспровергнуть их, обозвать старьём и бездарностью.

— Ну, раз вам они так нравятся, вот и прекрасно, — хмыкнул знаток. — Купите их и забирайте себе хоть все до последней. Смею предположить, что в предыдущий раз это именно вы сделали, не так ли? Это было весьма благородно. Умоляю, купите и спрячьте сии творения подальше. Этим вы окажете услугу людям с приличным вкусом, избавив их от созерцания этой мазни.

— Вы — дурак, милейший, — холодно сказал незнакомец.

— А вот это уже оскорбление! — вскричал знаток. — Я требую сатисфакции!

— К вашим услугам, — отозвался незнакомец.

Зрители-обыватели оживлённо шушукались. Вот так оборот! Никто и не ожидал, что на этой скучной, обречённой на провал выставке разразится такой презанятный скандал.

Тилль, слушавшая всё это с нараставшим испугом, взмолилась:

— Кто бы вы ни были, прошу вас, остановитесь! Не нужно этого делать...

— Госпожа автор, ваша честь стоит того, чтобы её защищать, — возразил незнакомец.

— Нет! Эти картины не стоят того, чтобы из-за них кто-то пострадал! — вскричала Тилль.

Но она не могла остановить поединок, который состоялся на крыльце галереи, под проливным дождём. Кто-то съездил и привёз старинные, но ещё отменно исправные дуэльные пистолеты. Дождь нещадно мочил франтоватый, щегольской костюм незнакомца в маске, капельки воды блестели на его лакированных туфлях. Одет он был, как для похода в театр. Эта безупречно белая рубашка с галстуком-бабочкой могла сейчас обагриться кровью... Пуля могла пробить эту бутоньерку на груди, а следом и сердце дерзкого храбреца. Рукой в перчатке он взял своё оружие.

— Ещё раз умоляю вас, не надо! — с отчаянием и почти без надежды обратилась к нему Тилль, над которой кто-то заботливо держал зонтик.

 — Не бойтесь, госпожа автор, — спокойно и почти весело ответил тот. — Всё обойдётся. Ну а если нет... То умереть за вас почту за честь.

Знаток-критик выстрелил и промахнулся, а выстрел незнакомца сбил с него шляпу и оцарапал голову. Если б пуля просвистела хоть на волосок ниже, не бывать бы ему в живых. Увидев на своих пальцах кровь, пролившуюся из царапины, горе-дуэлянт решил, что смертельно ранен, и хлопнулся в обморок.