Одна ночь в пустыне Святой Горы - [4]

Со святым старцем я сблизился однажды на Святой Горе: со старцем, который наслаждается ненасытным насыщением Божией милости. Живя почти что в расщелине земной, он преодолел все мирские условности. Не хватает слов описать его. Назвав его мудрым, ошибешься. Сказав, что он безумен, совсем не передашь высоту его духовного безумия! Не знаю, как охарактеризовать его. Оставив условности мира, он входит в глубь вечности. Он касается божественного огня, буквально горя, пылая. Его зажигает нетварное пламя. Временами, беседуя с ним, думаешь, что он сгорит окончательно, исчезнет вместе со своим телом, как пророк Илия на огненной колеснице, будет взят на Небеса, как Господь, Который, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на Небо (Лк. 24, 51). И это, кажется тебе, сейчас произойдет, но ничего не происходит, все рассеивается под влиянием других событий. Благодатное настроение, которое возникает, пока старец беседует с тобой на темы духовной жизни, подобно изумлению, охватившему учеников на горе Фавор:…Облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И, услышав, ученики пали на лица свои и очень испугались (Мф. 17, 5–6). Ты ведешь беседу, и в это время нисходит Святой Дух, охватывающий тебя и овладевающий тобой. Ты начинаешь испытывать страх, но вместе с тем и желание присутствия Божия. В тот час, когда с тобой простыми словами говорит святой подвижник, ты вспоминаешь Христа, беседовавшего со Своими учениками на горе или посреди моря. Поистине, святой подвижник говорит с тобой с горы созерцания и с моря вечности, вне земного и человеческого, вне того, чем ты являешься.

Однажды я сблизился с этим старцем. И понял, что он действительно богослов. У него не было знаний о Боге, но было знание Бога, недоступное большинству людей. Ибо богословие является поистине горой высокой, крутой, и обрывистой, и неприступной, подножия которой едва достигает большинство людей (святитель Григорий Нисский). Лишь Моисей восходит на гору Боговидения и становится Боговидцем. Я понял, что старец — этот Боговидец Моисей. С самого начала я впал в растерянность. Что можно сказать? Какое соответствие существовало между мной и им? Какое сходство? Мы находимся на первом этапе практической философии, в то время как он переходил от естественного созерцания к мистическому богословию, т. е. к истинному знанию. Мы исполнены страстей, тогда как он — престол всезлатой Царя. Мы — ад, он — рай.

Однако во время беседы подвижник сходил со своей высоты и вел меня на высоту. Истощал себя и обогащал меня. Богатый обнищал, чтобы я обогатился его нищетой. Ибо всегда единство двух требует от каждого исхода из себя, что происходит и в общении с Богом. Совершается исход Бога и исход человека. Это характерный признак божественной любви. Божество богословы называют иногда Любовью, иногда Возлюбленным. Отсюда, будучи Любовью, Он исходит; будучи же Возлюбленным, движет к себе всех, способных вместить эту любовь (святой Максим). Цитируя Дионисия Ареопагита, святой Максим говорит, что божественная любовь является экстатической, поскольку не позволяет любящим принадлежать только самим себе, но любимым. В этом уверяют нас высшие чины Ангелов, которые, заботятся о низших из любви к ним, как бы уравниваются с ними, когда один помогает другому и когда низшие движутся желанием возвратиться к высшим.

Я храню все в памяти, но более всего — в сердце, все моменты той беседы. Позвольте мне рассказать о том, кого я повстречал и о чем мы говорили.

Вечер на Горе

На западе заходило солнце. Утренние часы на Горе упоительны и чарующи, ночной мрак рассеивается, когда монахи находятся в соборных храмах святых обителей, возглашая: Слава Тебе, Показавшему нам свет… Кто-нибудь может сказать, что тьму разгоняют сладчайшие мелодичные голоса, благозвучные удары бил резкие удары талантов. Послеобеденное время исполнено тишины. Прошел день борьбы, и ночь набрасывает свой покров, под которым монах скроет бесконечные труды, обильные слезы и многие духовные подвиги. Заходит солнце, но солнце в сердцах подвижников не гаснет. Постоянный, ярко освещенный день пребывает в их чистых сердцах, не омрачаемых тучами страстей. Вечер на Горе! Вечера, исполненные чуда, исполненные благодати, покрытые молчанием.

После вечерни монахи не спеша, с лицами, обращенными к земле, выходят из монастырских соборов или же из небольших церквей при своих жилищах на природу для небольшого отдыха, садятся на каменную скамейку и предаются молитве, сладчайшему имени Христову. Они желают и подвизаются написать его в своих сердцах золотыми буквами молитвы. Захватывали меня эти часы тишины, когда дремлет природа, когда лишь слышно иногда, как море играет о скалы, когда царственное солнце украшает небо всеми красками Природа Горы благодатна и в другом — в сиянии молитвы и святости. Нетварная благодать переходит из души в тело и распространяется на бессловесную природу и на все творение. Нет там диких зверей или, по крайней мере, ты не увидишь, что они дикие — все умиротворено. Денно и нощно Гора пламенеет молитвой. Ее природу умиротворяют дивные голоса монахов сладкозвучные била и послушание. Здесь чуднотекущие воды, целебнейший воздух и пронизывающий морской ветер; повсюду тенистые рощи и вечнозеленые побеги, радующие глаз; разнообразная растительность — маслины, виноград, лавровые и миртовые деревья. Не говорю о других плодах здоровой земли, доставляющей пищу и утешение. Тучи прекрасно поющих птиц: среди них соловей, черный дрозд и ласточка, голоса которых раздаются тут и там (Евгений Болгарин).