Одна литера - [37]
Дзюнко, не раскрывая рта, — как-то мелко, дробно, одним горлом — рассмеялась. Потом вдруг опрокинулась навзничь и положила голову на колени Сиоми. Правой рукой попыталась, правда, натянуть юбку на обнажившиеся колени.
Сдерживая пробуждающееся желание и в то же время не зная, куда девать руки, Сиоми слегка погладил ее платиновые волосы. Дзюнко подняла полуприкрытые веки. Глаза ее сияли. Ярко накрашенные губы беззвучно шевелились.
— Что, что? — спросил Сиоми.
Шаловливо улыбнувшись, она вновь зашевелила губами. Сиоми всмотрелся и наконец по слогам считал с них беззвучно повторяемое слово: «Тру-сиш-ка».
Его внутреннее сопротивление было сломлено. Он склонился к Дзюнко, и ее руки обвились вокруг его шеи.
И тут в дверь постучали. Сиоми вздрогнул. Перед глазами все поплыло. Мысли путались. Как же это он так забылся… Вместо того чтобы заниматься делом… уединился с красивой женщиной… На долю секунды мелькнуло бредовое предположение: уж не начальник ли отдела стоит за порогом!..
— Да? — произнес он вдруг севшим голосом.
— Откройте, пожалуйста! Хотелось бы поговорить…
Разумеется, это был не начальник, а Эбизава. Сиоми поднялся и направился к двери.
— Ой, подождите! — Дзюнко, указав на губы, бросила ему носовой платок.
Сиоми стер помаду, повернул ручку и хотел открыть дверь. Но она не открывалась. «Совсем ошалел», — подумал он и вновь повернул ручку.
— А вы, оказывается, проказник, Сиоми-сан! Заперлись с дамой и нас не пускаете, — поддразнила его стоявшая рядом с Эбизавой Кёко.
— Как это заперлись?! — воскликнула Дзюнко.
Ее удивленные, широко распахнутые глаза вопросительно смотрели на Сиоми. Он хотел сказать: «Я не запирал», но только покачал головой.
Эбизава окинул взглядом обоих, и Сиоми не выдержал, опустил глаза. Меж тем Дзюнко, по-видимому заметив что-то, подошла к газовой печке, проверила трубку и перекрыла газ. Потом, обращаясь к Кёко, сказала:
— Санада-сан, мне бы хотелось поговорить с вами. Но… пусть мужчины меня простят — наедине…
Ее лицо немного побледнело, а тон был такой, словно она чем-то взволнована.
— Ну что ж, милые дамы, вы тут разговаривайте, а я тем временем задам несколько вопросов управляющей домом. Пойдемте, Сиоми-сан. — Эбизава направился к двери.
Сиоми не очень охотно — бледность Дзюнко его обеспокоила — последовал за ним.
Когда они постучали в дверь Таэко Кинугавы, та отозвалась усталым голосом:
— Кто там?.. Я лежу, голова разболелась…
— Простите за беспокойство, я из газеты «Хокуто». Хотелось бы спросить вас…
— Как неудачно! У меня жуткая головная боль…
Сиоми глянул на Эбизаву. Тот пожал плечами — ничего не поделаешь.
— В таком случае еще раз простите! Помешали вам отдыхать.
— Это вы меня простите. Полежу часок, может быть, боль пройдет…
Несмотря на отказ, голос ее звучал достаточно приветливо.
Глава 12. Всенощное бдение
Всенощное бдение по покойной Суми Фукуй началось в шесть часов вечера. Собрались в комнате, где она совсем еще недавно жила вместе с сестрой.
В «Сираюки-со» татами не было, и сейчас это оказалось очень неудобным. Стульев на всех не хватало, а если бы добавить еще, они бы не уместились в комнате. Выручила оправившаяся от головной боли Таэко Кинугава — она принесла три одеяла. Их постелили на пол, и собравшиеся разместились на них. Обстановка была необычной, не соответствовавшей традиции. Миэ — сославшись на то, что сестра не соблюдала никаких обрядов и даже на могилу покойного жениха не ходила — не пригласила буддийского священника, не соорудила в комнате алтаря. Казалось, люди собрались просто поговорить. Создавшуюся неловкость несколько исправил Эбизава, предложивший почтить память покойной минутой молчания.
На этом церемония закончилась. Собравшиеся — соседи, репортеры и все, кто так или иначе был связан с «Дэра», — могли бы разойтись, но почему-то никто не уходил. Разговаривали, пили чай с принесенными сладостями. Возможно, людей удерживало присутствие Эбизавы и газетчиков: каждый надеялся узнать что-то новое о происшествии.
И действительно, через какое-то время Эбизава попросил, чтобы его выслушали. Все разом замолчали.
— Вообще-то, — начал Эбизава, — не принято вести посторонних разговоров на всенощном бдении. Но мне кажется, душа усопшей не обретет покоя до тех пор, пока не станет ясно, кто совершил это злодеяние. А настоящей ясности пока нет. Поэтому, если вы не против, мне бы хотелось рассказать вам о результатах нашей проверки и выслушать ваши соображения. И — кто знает — быть может, все тайное станет явным…
Эбизава окинул взглядом присутствующих. Все продолжали молчать. Потом Аримура сказал:
— Сенсей, судя по вечерке, этот студент признался. Выходит, тайного уже не осталось. Разве не так?
— Да, конечно, можно принять это признание за истину и на том успокоиться. Однако тут много странного и спорного. Потому я и затеял этот разговор. Впрочем, если вы возражаете, мы можем разойтись.
— Ах ну что вы! Какие могут быть возражения! — Аримура, оставаясь верен себе, очень по-женски всплеснул руками.
— Позвольте мне задать вопрос, — подала голос сидевшая в дальнем углу Чизуко Хамамура.
