Я раздумывал, стоит ли поцеловать ее на прощание. Еще один бромид киношника. И в смонтированном фильме она слегка шевельнется в ответ на мое прикосновение и подарит мне тень улыбки. Лоб разгладится, подбородок выровняется. Вот тогда-то я и уберу прядь черных волос за изящное ушко и шепну: «Прощай, Сьюзен». А сам, не вытирая слез, медленно поднимусь со стула и дам ей покой.
Но этому не суждено было сбыться. Я смотрел на ее профиль и видел кадры из моего потаенного фильма. Сьюзен в теннисном платье с зеленым кантом убирает ракетку в жесткую раму-пресс; Сьюзен улыбается на безлюдном пляже; Сьюзен в «остине», смеясь, резко переключает скорости. Но очень скоро мысли мои начали блуждать. Мне никак не удавалось направить их на любовь и утрату, на веселье и скорбь. В голову лезло: сколько у меня осталось бензина, долго ли ехать до заправки, не падают ли продажи сыра, который обваливают в золе, и что у нас сегодня вечером в программе телевидения. Угрызений совести я не испытывал; более того, сдается мне, угрызения совести меня больше не посещают. Но оставшаяся мне жизнь, уж какая есть и будет, звала меня к выходу. Я постоял и в последний раз взглянул на Сьюзен сухими глазами. В вестибюле задержался у стойки администратора, чтобы узнать, где ближайшая бензоколонка. Администратор был со мной очень предупредителен.
