Одна история - [57]

Хронология ставила его в тупик. Неясно, когда Маклауд вышел на пенсию, тем более что он продолжал жить в просторном доме, куда приходила кухарка, она же экономка, с которой он держался подчеркнуто, несовременно учтиво. Раз в неделю посещал гольф-клуб и бил по лежачему мячу, как по своему личному врагу. Оставался заядлым огородником и заядлым курильщиком, включал «ящик» и перед ним напивался так, что потом еле ковылял в сторону спальни. Вороватая миссис Дайер, приходя поутру, зачастую обнаруживала телевизор с пустым светящимся экраном.

И вот однажды зимним утром, высаживая капустную рассаду, Маклауд упал на твердую землю и лежал ничком час за часом, пока его не хватились; инсульт сделал свое дело. Полупарализованный и полностью утративший речь, он теперь зависел от ежедневных дежурств сиделки, ежемесячных приездов дочерей, нерегулярных визитов Сьюзен. Морис, его старинный приятель из «Рейнольдс ньюс», тоже время от времени заходил и, сознательно нарушая предписание врача, вынимал полбутылки виски, чтобы влить в Маклауда пару глотков, а тот, глядя на него, только моргал. К тому моменту как сиделка нашла его на полу мертвым, замотанным в простыни, Сьюзен уже давно оформила генеральную доверенность на Марту и Клару. Дом, вместе со множеством ненужных вещей, был куплен сомнительным пройдохой из местных, который, похоже, прикрывал застройщика.

Где-то на данном этапе и пропала у него ненависть к Маклауду. Он не простил старика (не признавал прощение противоположностью ненависти), но счел, что кипучая неприязнь и ночные вспышки гнева уже неуместны. С другой стороны, жалости к Маклауду он не испытывал, несмотря на выпавшие тому унижения и немощи. Все это виделось неизбежным; теперь он многое из происходящего воспринимал как неизбежность.

Кто же виноват? Кажется, это вопрос для посторонних: лишь те, кто знал о ситуации крайне мало, могли с уверенностью возлагать вину на одну из сторон. Он же, несмотря на дистанцию во времени, был слишком вовлечен в тему, чтобы обвинять. Вдобавок он оказался на том жизненном отрезке, когда человек начинает рассуждать в сослагательном наклонении. Что, если бы произошло так, а не этак? Бесполезное, но увлекательное занятие (и возможно, оно-то и удерживало от ответа на вопрос о виновности). К примеру, что, если бы он, девятнадцатилетний, от нечего делать не пришел в теннисный клуб, когда, сам того не зная, жаждал любви? Что, если бы Сьюзен из религиозных или моральных соображений остудила его интерес, не научив ничему, кроме расчетливости и смекалки в смешанной парной игре? Что, если бы Маклауд продолжал испытывать влечение к жене? Ведь всего этого могло и не быть. Но, учитывая, что все сложилось именно так, при определении виновного необходимо углубиться в предысторию, которая сейчас, в двух случаях из трех, уже недоступна.

Те искрящие первые месяцы преобразовали его настоящее и определили будущее вплоть до сегодняшнего дня. Но что, если, к примеру, между ним и Сьюзен не возникло бы притяжения? Что, если бы хоть одна из их историй, выдуманных для прикрытия, оказалась правдой? Он побывал молодым человеком, который ее подвозил, когда ей потребовались новые очки. Он побывал кавалером одной или обеих ее дочерей. В некотором роде он побывал и протеже Гордона. Теперь, в состоянии шаг за шагом обретаемого спокойствия, он обнаружил, что может с легкостью представлять себе события иначе, нежели в действительности, мысленно изменяя факты и чувства.

Любопытство вело его непроторенной дорогой. Вот он, к примеру, начал помогать старику Маклауду в огороде. Наряду с игрой в теннис со Сьюзен занялся гольфом, брал уроки в клубе и часто играл с Гордоном – как тот просил себя именовать – у всех восемнадцати лунок, когда на фервеях еще сверкала роса. Его присутствие благодатно влияло на старика Маклауда: грубость была лишь маской, и молодой напарник помогал ему немного расслабиться перед первым ударом; он даже заставил Маклауда (полистав американское пособие по гольфу) относиться не только без ненависти, но даже с любовью к этому шершавому мячику. Он – Кейси-Пол, как теперь его называла не только Сьюзен, – обнаружил, что не прочь выпить: джина с Джоан, пива с Гордоном и редкий бокал хереса со Сьюзен; хотя все понимали, что надо знать меру – хорошенького понемножку. Кроме того (почему бы не прожить эту альтернативную жизнь если не до логического, то хотя бы до традиционного конца), что, если бы он посватался – как выразились бы их родители – к одной из дочерей Маклауда? Но тогда к которой: к Марте или Кларе? Очевидно, к Кларе – характером та вышла скорее в Сьюзен. Но это были только рассуждения на тему «что, если бы…», потому выбрал он Марту.

А в результате Маклауды и в самом деле зашли бы выпить хереса с его родителями – ситуация, которой они с Мартой ужасно боялись, но которая в итоге сложилась весьма прилично. Едва ли эти две пары составили бы гармоничную четверку, но заранее назначенная встреча с викарием церкви Святого Михаила помогла сгладить все острые углы. И коль скоро это рассуждение вышло из-под его контроля, он решил украсить день свадьбы самой что ни на есть прекраснейшей погодой и даже двойной радугой. Затем, по своему хотенью, он подарил себе сестру, которой у него никогда не было, а чтобы родители не скучали, сделал ее лесбиянкой. Да. И она привела на венчание своего ребенка. Это был единственный ребенок во всем западном мире, который не плакал во время бракосочетания. А почему нет?